Симона Вилар - Ведьма княгини
Сейчас вспоминать о том было сладко. Все дела да заботы — и вдруг краткий миг ослепительного счастья. Может, поэтому ей и не спалось. Еще миг назад не спалось, а потом вдруг словно исчезла, погрузилась в тяжелый сон, почти осев с чурбана, на котором сидела, легла мягко и беззвучно на утрамбованный земляной пол, повалившись щекой на свои растекшиеся волной блестящие волосы.
Княгиня уснула и не видела, как над огнем вдруг мелькнула бесшумная тень, языки пламени заметались от взмаха огромных крыльев, и большой светлый филин беззвучно описал круг под закоптелой высокой кровлей. Его тень от света огня показалась совсем огромной, широко раскинувшиеся крылья закрыли собой все и всех. И княгиню, расслабленно и неподобающе лежавшую прямо у очага, и занавеску в углу, где спала ее беременная ведьма, и просторную, крытую медвежьей шкурой лежанку, где похрапывала одна из служанок, а другая и во сне прикрывала рукой маленького князя.
Святослав спал между ними, разбросав ручонки, одна рука будто отталкивала храпевшую бабку, другая лежала поперек склоненной во сне головы другой. И ножку небрежно откинул так, что она покоилась на широком бедре здоровенной прислужницы-няньки, розовея маленькой голой пяточкой в отсветах огня. Вот на нее и обратил внимание бесшумно круживший под сводом у отдушины большой белый филин. Сперва, правда, он и не заметил мальчонку между бабами, он над Ольгой кружил, даже спустился, размахивая над ней большими крыльями, захлопал ими, а его желтые круглые глаза, разделенные узким зрачком, остро сверкнули, отражая пламя. Казалось, сейчас камнем падет на бесчувственную в колдовском наваждении-сне княгиню, но все же не тронул, вновь описал по широкой избе круг, теперь совсем низко, даже задел в полете крылом занавеску, за которой спала Малфрида, пролетел дальше и уселся на лопаску[107] прялки в углу. Вращал головой, его горло клекотало, круглые большие глаза всматривались, пока что-то не привлекло его внимание. Некий шорох за занавеской. Но тут же он заметил и то, что было ему нужно: светло розовевшую вскинутую босую ножку князя. Филин тут же взлетел, завис над ложем, его скрюченные лапы, словно умелые когтистые кисти, потянулись к накрывавшей княжича руке няньки, потянули за рукав, отбросили в сторону. Теперь мохнатые когтистые лапы филина уже тащили мальчика за рубашку, поднимали, головенка Святослава откинулась во сне, когда огромный филин, споро работая крыльями, стал поднимать его бесчувственное тельце.
Колдовской сон не позволял людям услышать хоть звук — ни шорох, ни хлопанье крыльев, от которого колебался воздух в избе, ярче вспыхнул и заметался огонь в открытом очаге. В этих звуках растворился и еще один — шуршание и какой-то негромкий треск, с каким выбралась из калиты коричневая засушенная рука Кощея. Пробежалась на тонких когтистых пальцах по телу спавшей ведьмы, нечаянно — а может, преднамеренно? — царапнув ее по лицу. Но Малфрида от этого лишь заворочалась во сне, нахмурилась. И почти охнула, когда коричневая лапа схватила ее за ворот рубахи, тряхнула так, что у древлянки запрокинулась голова, замоталась из стороны в сторону.
Кощеев оберег предупреждал об опасности, о присутствии рядом чужого чародейства. Лапа не могла думать, она знала только, что должна упреждать ту, кого надлежало охранять. Кому тут грозила опасность — мертвая конечность не знала, а вот скинуть чары со спящей женщины обязана была.
Малфрида так и не поняла, что происходит, но ей было неудобно и даже больно, так ее трясли.
— Да отвали ты, постылая! — заворчала сонно, когда эта мерзость почти вскинула ее, удерживала на подкашивающихся ногах. Так хотелось опять упасть на мягкие шкуры, на приятно шуршащее под ними свежее сено. Не позволили. И Малфрида все же открыла глаза.
Она поняла, что стоит у откинутой занавески, а эта когтистая лапа трясет ее, став почему-то куда больше, чем ранее, сильно держит ее. Вроде бы все тихо — вон спят все. Ольга почему-то на полу. Это удивило Малфриду, и она окончательно очнулась от дремоты. И тут же поняла, что что-то происходит. Что-то необычное и зловещее. Порывы воздуха, мелькание света и тени, всполохи огня, чье-то темное и недоброе присутствие. Звуки вверху…
Малфрида резко вскинула голову и увидела, как огромный светлый в рябинку филин медленно и упорно поднимает к продуху в крыше покорно обвисшее тело Святослава. Она закричала. Сперва просто вскрикнула, пораженно и испуганно, потом с яростью.
Филин только зыркнул, чуть повел головой в ее сторону, и Малфрида увидела, как искра сверкнула в его желтых страшных глазах. Клюв раскрылся, как будто в крике, но и показалось одновременно странное: если бы птицы могли ухмыляться, Малфрида бы решила, что он ухмыляется — торжествующе и злобно. В следующий момент раздался пронзительный и оглушающий хохот филина. Малфрида на миг сжалась, отступила, испугавшись так, как давно не пугалась. Дрожь проняла при мысли, что эта странная птица как будто узнала ее, как будто торжествует. А еще поразило, что от подобных криков и шума никто не проснулся. Все спали как неживые, словно Дрема всех свалила и связала с необычной для нее силой.
Но, отвлекшись на проснувшуюся чародейку, филин немного отклонился в сторону, его большое крыло зацепило кровлю, сверху посыпалась зола, но и сама птица со своей ношей не смогла вылететь. Забила огромными крыльями, опять описала круг под стрехой, медленно и неуклюже, отягощенная своей ношей. Святослав бессильно висел, удерживаемый за складки рубашки на груди, голова по-прежнему откинута, руки и голенькие ножки чуть покачивались. Да жив ли еще маленький князь? Он не двигался, покорившись этому наваждению и чародейству. Ибо Малфрида уже не сомневалась, что вокруг разлиты немалые чары и только подвластная иной силе когтистая коричневая лапа другого чародея оказалась способна сопротивляться волшебству.
Рука Кощея по-прежнему удерживала ворот Малфриды, сжавшись в кулак. И ведьма, считая себя ее хозяйкой, сделала что могла. Быстро отцепила от себя и, направив в сторону филина с ребенком, приказала:
— Задай ему!
Она и не ожидала такой реакции: рука так и рванулась, взлетела, схватила филина за крыло, швырнула об стену. Малфрида только и успела кинуться туда, куда падал мальчик, успела поймать и тут же вскрикнула — таким он показался тяжелым, а от рывка заболело внутри нее и по ногам потекло горячо и мокро.
В какой-то миг, оцепенев и стеная от боли, она даже не видела, что происходит. Поняла только, что Святослав зашевелился, потом вскрикнул. Кричал еще кто-то пронзительно и страшно, все вокруг грохотало, падали стоявшие на полках горшки, все опрокидывалось. И вопли — страха, ужаса, боли, визг женщин, громкий голос Ольги.
