Серафим - Оливия Вильденштейн

Через несколько минут мы уже приземлились. А потом я рванула через вестибюль больницы к регистратуре, чтобы узнать, в какой палате лежит Джейс. Хотя Ашер не бежал, он не отставал от меня. Архангел следовал за мной тенью до самой палаты моего друга.

Я схватилась за дверную ручку.

– Думаю, тебе лучше подождать здесь.

Несмотря на то, что, казалось, ему потребовалось собрать все силы, чтобы согласиться, он кивнул. Ашер тревожился, но не из-за того, что моя привязанность сместится на кого-то другого – наши сплетенные души позаботились о том, чтобы это стало невозможным, – а по той причине, что это задержит мое вознесение.

Я приподнялась на носочки, чтобы поцеловать его.

– Не волнуйся.

Ашер хмыкнул в ответ.

Я вошла в палату без стука, затем закрыла дверь, отделяя себя от моей обеспокоенной половинки души, которая, несомненно, начнет вышагивать по коридору и заставит медсестер падать в обморок от своей привлекательности.

Мои мокрые подошвы скрипели, когда я подходила к больничной койке, стараясь не думать о той, к которой не так давно была прикована наручниками.

Джейс повернул голову, и время… Оно просто остановилось.

– Селеста? – Бледная плоть болезненного оттенка обтягивала его скулы, а темные волосы, которыми он всегда гордился и которые всегда были аккуратно подстрижены по бокам и уложены наверх, безвольно висели, беспорядочно обрамляя лицо.

Я попыталась избавиться от потрясения, которое отразилось на моем лице, но Джейс заметил, потому как его кадык дрогнул, и он отвел страдальческий взгляд.

Я теребила пуговицу на пальто.

– Звонили из больницы. Ты не вычеркнул меня из списка контактов для экстренных случаев.

Его ресницы опустились, скрывая карие глаза.

– Прости.

– Это не… Тебе не нужно извиняться. – Я приблизилась к изголовью койки.

Его веки поднялись, и ненависть, вспыхнувшая во взгляде, ощущалась так отчетливо, что я сделала шаг назад.

– Я хотел вычеркнуть твое имя, но единственный человек в моем списке сидит в тюрьме, так что, – он горько усмехнулся, – это бы не сработало. Сомневаюсь, что они позволяют осужденным ездить на экскурсии в больницу.

Обвинение Джейса сжимало мое сердце так же, как мои пальцы сжимали пуговицу пальто. Мне стало интересно, что поддастся первым.

Я посмотрела на дверь. Я могла выйти и пожелать ему хорошей жизни или…

– Твой брат попал в тюрьму по той же причине, по которой ты угодил в больницу. Он сделал неправильный выбор в жизни, как и ты. – Я отпустила пуговицу, покончив с чувством вины. За то, что я сделала. За то, что сделал он. За то, что мы сказали друг другу.

Джейсу необходима встряска, и, возможно, шока от передозировки будет достаточно, чтобы напугать его, но что, если нет? И что, если следующая доза его убьет? Какой у него теперь счет? Я сомневалась, что он уменьшился, но увеличился ли?

– Теперь послушай меня, Джейсон Маррос. Мне все равно, если ты будешь ненавидеть меня до конца своих дней. Но мне действительно важно, чтобы ты взял на себя ответственность за то, что пошло не так. Ты обкрадывал людей. Ты украл у меня! У меня, Джейс. У меня, у твоей лучшей подруги. У твоего чертова экстренного контакта. – Я раздраженно вскинула руку в воздух. – А потом ты вышвырнул мои вещи. Ты бросил меня и нашу дружбу.

– Ты первая нас бросила.

– Как? Когда? – воскликнула я. – Когда пыталась образумить твоего брата?

– Когда ты солгала!

– О чем я солгала? – крикнула я в ответ.

– О том парне! Аберкромби. Ты сказала, что он ничего для тебя не значит.

Я удивленно отпрянула назад.

– Я думал… – Его бледные губы сжались, образовав белую линию в темной щетине. – Думал, у нас есть шанс. В тот день, когда забрали Леона, я собирался сказать ему, что хочу покончить со всем, но потом ты оказалась в объятиях Аберкромби, и ты… Ты ушла. С ним. Ты ушла с ним. – Он закрыл лицо ладонью, дернув трубки, прикрепленные к руке, и издал вопль боли, который заставил меня опуститься на его матрас.

– Я никогда не хотела тебя обманывать. – Слезы катились по моим щекам. – Но я клянусь, тогда я не была с ним.

– Но и со мной тоже.

Мое горло все сильнее сжималось.

– А сейчас? – Джейс опустил руку, глядя на меня сквозь слипшиеся ресницы. – Сейчас ты с ним?

Я взвесила последствия того, что скажу ему правду или же ложь. Через четыре дня я уйду. Если скажу «нет», я потеряю перо, но приобрету друга. Но что потом? Что случится, когда я растворюсь в воздухе и Джейс снова останется один? Кто будет его контактным лицом в чрезвычайной ситуации? Несмотря на то, что я исправляла высокоранговых грешников за один день, ему требовалась долгосрочная поддержка.

– Подвинься, ладно?

Он так и сделал, и я свернулась калачиком рядом с ним.

– Я расскажу тебе одну историю. Историю, которую мне запрещено рассказывать. И я уверена, ты не поверишь ни единому слову. Подумаешь, что я сумасшедшая. Возможно, даже назовешь меня так. И это нормально. Но ты должен пообещать, что выслушаешь. Каждое слово. И, быть может, однажды ты увидишь, как что-то произойдет, почувствуешь, как случится нечто необъяснимое, и поймешь, что твоя подруга, возможно, не такая уж чокнутая, как ты себе представлял.

Я сделала вдох. Долгий. А затем слово за словом обрисовала ему картину того, откуда я пришла и куда направляюсь. И за каждый раскрытый секрет я теряла перо. У меня болели кости крыльев, но сердце болело сильнее.

За Джейса.

Но также и за Ашера.

Я жертвовала не только своими крыльями, но и секретами нашего народа.

Я не считала, сколько перьев потеряла. Не осмелилась.

Просто закрыла глаза и молилась, чтобы у меня было достаточно времени, дабы восполнить их потерю, пока не стало слишком поздно.

Глава 63

После того как я закончила, Джейс так долго молчал, что я открыла глаза, дабы убедиться, что он не спит.

Его глаза были широко раскрыты.

– Так вот почему ты используешь так много странных выражений…

Я прикусила внутреннюю сторону щеки.

– Старые привычки.

– И через четыре дня ты собираешься подняться в рай?

– Элизиум. – Еще одно перо. Я стиснула зубы.

– На сто лет? – Его тон был все еще таким хрупким.

– Таков план.

Последовала пауза. Затем:

– Я все еще под кайфом, да? Это… Ты… Это все в моей голове?

– Нет. – Я отказывалась сожалеть о своем признании. Отказывалась по-настоящему волноваться. – Ты не под кайфом, я действительно здесь, и все, что я сказала,