Пламя моей души - Елена Сергеевна Счастная
— Что напугалась так? — прошамкала, щерясь уже прореженными временем зубами. — Бывает такое. Пришла лунная кровь раньше, чем надо. Встряхнуло, может, тебя что. Или устала в дороге сильно. Всё пройдёт. Только в седло тебе лучше не садиться.
Оставила она травок, кровь запирающих, и унимающих тянущую боль внизу живота — да и ушла с заметно повеселевшей большухой. А на душе всё равно словно тяжесть осела. Елица мысленно прикинула, сколько дней прошло с первой близости их с Леденом — не так и много, конечно — а всё равно такая тревога в душе разрослась, что хоть плачь.
Пришлось ещё день почти целый на лавке проваляться. Леден вставать запретил под угрозой того, что розгу сделает и отстегает по мягкому месту, если она себя хотя бы нынче не побережёт. А Дажьбожье око заливало двор теплом и светом щедрым — только в путь и трогаться, пока вёдро. А то ведь мало ли как дальше может повернуться. Нынче дело к Перунову дню идёт. Грозы частые теперь — бывает, и дня не проходит, чтобы не обрушился на землю ливень густой, оставляющий за собой размытые дороги и лужи — коням выше бабков. Но Сварогов чертог молчал, ясный, безмятежный, и только это Елицу успокаивало.
На другой день она уже проснулась совсем пришедшая в себя. Подготовилась в путь справно: тело и не чувствовало ничего дурного после добрых трав, что знахарка ей подарила. Бывает такое, что знахарки готовят сборы, да проку от них мало: то ли неумелые они такие, то ли не вкладывают в них силы те, что надобно. А бывают такие кудесницы — у них и подорожник открытую рану запрёт, и зверобой обычный и правда от сотни болезней поможет. Такой, видно, и оказалась здешняя травница.
Леден телегу одолжил у старосты, чтобы Елицу туда усадить, и она хотела бы отказаться, да куда уж ей верхом ехать. Придётся день потерпеть в немочи.
Как собрались да погрузились, привязали лошадей к телеге и скоро за околицу выехали. Княжич молчал всё. И утром ни разу Елицы не коснулся, хоть и опасность миновала уже. Всё взгляд теперь прятал, и одной, даже лёгкой улыбки не пробежало по его губам. Елица терпела до первой остановки: подкрепиться, размять ноги да дальше ехать. Но до того терзал её отстранённый вид любимого, что подкатывали к горлу слёзы то и дело. Что же это? Решили ведь всё — а теперь снова чураться её будет?
Как отобедали и собрались уже дальше отправляться, она поймала княжича за грудки, зажав между своим телом и боком коня.
— Не смей, слышишь? — процедила, приближая к нему лицо. — Не смей снова меня отталкивать!
И до того она, верно, смешно сейчас выглядела: привставшая на цыпочки, чтобы хоть как-то повыше стать, чтобы в глаза его смотреть равно — что княжич наконец улыбнулся, качая головой.
— Нам просто осторожнее надо быть. Забылись мы, Еля. Хоть и сладкая это топь, но опасная, — он поймал её запястья и мягко отвёл от своей груди.
А после вдруг склонился и губами её завладел так жадно и горячо вторгся языком в рот, что даже в голове поплыло что-то. И немедленно ещё захотелось. Но они одновременно шагнули прочь друг от друга, понимая, что, коли затянется поцелуй, так и не уйдут отсюда ещё долго.
К вечеру, как и собирались, выехали к Лосичу — со стороны, противоположной Звянице. Елица и хотела завернуть в весь, проведать, может, жива всё ж Сновида — да глубинами души самыми сокрытыми, понимала, что проверять там нечего. Не зря она встретила волхву в том видении. Не зря не услышала та её. Осмыль всё расскажет, как завершилась жизнь Сновиды и когда. А с Веселиной, коль получится, и позже свидеться можно.
Оказались ворота острога закрытыми наглухо, пусть и час стоял ещё непоздний. Почти никого из людей не было под стенами, хоть раньше шла постоянно живая торговля, собирались люди неподалёку, чтобы вестями свежими обменяться да спросить, как у кого жизнь течёт. А теперь словно вымерло всё. Даже озноб колючий по спине пробежался.
Проехали они с Леденом через мост к створкам самым — и тогда уж увидели движение в тени заборол: стражники собирались смотреть, кто пожаловал.
— Кто будете? — гаркнул один. — Чего на ночь глядя носит вас?
— Так то ж княжна Елица, кажись, — ответил ему приглушённо другой голос.
— Да это я, княжна Елица Бориловна, — пришлось подтвердить громко, чтобы все уж услышали. — Я к воеводе Осмылю приехала. Говорить надо о многом. Со мной княжич остёрский — Леден Светоярыч.
Больше никто ничего выспрашивать не стал. Открылись ворота, впуская в шумное нутро острога. Несмотря на внешнее затишье, тут жизнь бурлила, как в самые людные дни. И воинов было до того много, что только диву даваться оставалось. Леден одобрительно посматривал по сторонам, а кмети, что кругом сновали, поглядывали на него с любопытством даже чаще, чем на Елицу.
Вышел спешно на крыльцо Осмыль, осунувшийся будто, словно хворал не так давно. Или заботы лютые, что свалились на него, как прибыли в княжество зуличане вместе с косляками, так его измотали?
Он спустился во двор быстрым шагом и тут же Елицу в объятия большие сгрёб. Леден хмыкнул тихо, но вмешиваться не стал.
— Здрава будь, Елица, — воевода отстранился, шаря взглядом по её лицу. — И ты, княжич, тоже.
Тот кивнул ему и пожал крепко запястье поданной руки.
— Поздорову, Осмыль.
— Случилось что? Ты словно с лица спал, — всё же спросила Елица, маясь нехорошими догадками.
Но воевода только рукой махнул, слегка поморщившись.
— Ранило тут меня малеха. В последней стычке с косляками. Да уже поправился я. Не тревожься.
Проводили их отроки в терем прохладный, помогли устроиться. А там и вечерю собрали для них с Осмылём и самыми ближними к нему гриднями. И каково ж удивление оказалось Елицы, как увидела она среди них Денко. Не поверила сначала глазам своим, поморгала даже часто, как вошёл он в гридницу тесноватую против Велеборской. Но нет, это и правда он оказался.
— Ты на него не серчай, Елица, — начал разъяснять воевода, как увидел удивление на лице её. — Денко парень сильный и умелый. Давно уж в
