Даниэла Сакердоти - Сны
— Я угадал. Правда! — он поднял руки в жесте невиновности.
— Ни на секунду тебе не верю. Как же ты узнал, какие у меня сегодня уроки? — Ее трясло. Он залез в мою комнату ночью, а теперь знает мое расписание?
— Ну ладно. Я прошелся по твоим вещам, — сказал он ровным голосом, будто это была совершенно обыденная вещь.
— Что ты сделал?
— Мне пришлось. Я искал кое-что.
— О. И как? Нашел? — Сарказм был единственным выходом. Альтернатива — только ударить его по лицу.
— Пока нет. Теперь иди или опоздаешь. А вообще-то, подожди...
Сара обернулась к нему лицом, бледная от гнева.
— Что? — прошипела она.
— Есть минутка, чтобы сделать мне капучино? Твой выглядит потрясающе.
Сара задохнулась от возмущения. Она искала подходящий ответ, но была способна лишь на слабое:
— Сделай себе сам!
Она так злилась, что почти плакала. Она взбежала по лестнице и захлопнула дверь в свою комнату.
« Он прав, — говорил маленький голосок внутри. — Если мы покажем, что в порядке, что контролируем ситуацию, они позволят Гарри остаться, и мне не придется покидать дом. Прямо сейчас, это лучший выход » .
Ладно, в этом он был прав. Но что насчет лазанья по моим вещам?
Сара огляделась. Ее комната была ее святилищем. Мысль о том, что кто-то прикасался к ее вещам... И что, во имя всего святого, он мог искать? Она глубоко вдохнула. Объяснений ей придется ждать после школы.
Она быстро приняла душ, высушила волосы и оделась в школьную форму: короткая черная юбка, черные колготки, белая рубашка и серый свитер с серо-синим галстуком. Все должно быть идеально чистым, выглаженным и отлично сидеть. У нее просто не может быть ничего другого. Она придирчиво осмотрела себя, одергивая юбку, разглаживая рубашку, расстегивая и снова застегивая пуговицы. Она собрала свои шелковые волосы назад в конский хвост, и ни один волосок не выбивался из него, взяла сумку и уже была готова выходить... Но колебалась.
Она снова пошла к зеркалу и повторила все. Одернула юбку, разгладила рубашку, распустила волосы и снова их собрала, развязывала и завязывала галстук, пока он не был идеально прямым.
Теперь она была готова.
Готова подумать, что многие девушки в школе завидовали ее красоте, ее упрямому совершенству. Если бы они только знали, как это опустошающе, как душераздирающе для нее, продолжать все эти обряды совершенства, как сильно она хотела бы нацепить свою форму и выбежать из двери, не чувствуя всего этого, но если бы это случилось, мир бы рухнул вокруг нее. Как бы она хотела перестать стирать, чистить, разглаживать вещи. Как бы она хотела лечь на кровать и почитать книгу, не беспокоясь о том, что помнет одеяло, не ползать по полу с махровым полотенцем после душа, вытирая каждую капельку, не выходить из дома на грани слез от волнения за то, чтобы все осталось так, как должно быть.
Ее одержимость сводила родителей с ума. Ее родители — особенно, мама — были бы счастливы жить в хаосе. Они не могли понять, или, может, не хотели видеть, что постоянная тяга к уборке Сары не была просто чертой характера, а появилась из-за жуткой тревоги, постоянного ощущения ужаса, который поглощал ее с детства.
Ночь за ночью Сара лежала в пустом доме в ожидании услышать звук открывающейся двери и звук шагов родителей по лестнице. Только когда она знала, что родители вернулись с охоты, что они были живы, она снова могла свободно дышать. Каждый вечер, как только уходили родители, Сара вымывала кухню, репетировала игру на виолончели, убирала в комнате до тех пор, пока все не стояло идеально прямо, а затем ложилась в постель, устраивая подушки и одеяла вокруг себя известным только ей способом, так, как они должны лежать. Если она будет делать все это каждую ночь, родители вернутся домой в целости и сохранности. Это была ее тайная сделка с Богом, с судьбой, со вселенной — она не знала с чем конкретно, но кажется, она работала.
Поскольку она хорошо действовала, Сара решила распространить ее на все части своей жизни: ее волосы должны быть идеально собранными, школьная форма безупречной, книги расположены по цвету, туфли аккуратно выстроены у стены, по невидимой совершенной линии. Если что-то находилось не на своем месте, она сходила с ума от беспокойства, потому что что-то случится с ее родителями, и она будет всему виной. Ее жизнь переросла в сплошную уборку, мытье, сортировку и расставление, и ни одного дня она не проводила без своего рода ритуала.
Джеймс с Анной ничего из этого не понимали. Они убедили себя, что Сара просто была чистюлей, щепетильной маленькой девочкой. Именно Джульетта заметила, что что-то не так, и как-то упомянула об этом Анне.
Но Анна сказала, что Джульетта попусту переживает.
Сара понимала. Они — Миднайты. Им нужно охотиться. Они должны жить этой опасной, невозможной жизнью. Если их дочь была истощена и запугана всеми теми заданиями, которые поставила сама себе, им лучше не видеть этого. Для них это будет лишним. Итак, тайная сделка продолжала свое действие, поглощая жизнь Сары.
Когда начались сны, все стало только хуже. Они снились практически каждую ночь, особенно в полнолуние. И практически каждую ночь она с криками просыпалась в пустом доме. Она вставала и начинала уборку, пока каждый предмет в ее комнате не был расставлен по какой-то невидимой схеме в ее голове. Это немного успокаивало, но не до конца.
В конце концов, ее сделка не сработала. Сила, с которой она заключила ее — с Богом, вселенной, чем бы она ни была — не выполнила свою часть, и в одну ночь она напрасно ожидала звук открываемой двери, шаги по лестнице и приглушенные голоса. Вместо этого, там была полиция, рассказавшая о смерти родителей.
Гарри вышел из кухни, пока Сара была в коридоре, надевая пиджак и оборачивая длинный, кремовый шарф вокруг шеи дважды, так, как и требовалось.
— Веди себя хорошо, — поддразнил он. Сара посмотрела на него, прищурив зелёные глаза, словно кошка. — Господи. Ты меня пугаешь. — И это в самом деле так было. Взгляд Миднайта может быть очень напряженным, и порой может производить очень странный эффект на людей. И на других существ тоже. Он видел, как настоящий Гарри пользовался этим пару раз.
— Послушай, Сара. Ты должна мне доверять. Сейчас у тебя нет другого выбора, — неожиданно он был серьезным.
— Я знаю. В противном случае, ты был бы уже за дверью, — сказала Сара самым ледяным тоном, который только смогла изобразить, и отвернулась.
Затем она снова обернулась.
— Когда конкретно ты просматривал мои вещи?
— Пока ты спала.
Сара была поражена.
— Как? Я очень чутко сплю. Я бы тебя услышала, — ее голос дрожал, и она ненавидела себя за это.
