Невеста в бегах. Гуси, грядки... герцог?! (СИ) - Константин Фрес
Петрович опасливо высунул голову из-за земляной горки вокруг картофельного куста.
Оставаться наедине с Анникой он явно боялся.
Вот ее, девчонку, боялся без слов, а меня нет. Словно я размазня какая-то.
Курица надо мной издевается! Курица!
Я сжала зубы, чтоб не разреветься.
От Петровича можно ожидать издевательств за любое проявление слабости.
А я просто не выдержу. Я просто взорвусь. Сойду с ума.
Значит, надо держать себя в руках.
— Идем, — жалостливо произнесла Анника. — Я помогу тебе прилечь. Я сама все доделаю, как ты и показала! А ты пока отдохни. Поспи.
— Надо в доме убраться, — пробормотала я, опираясь на ее худенькое плечико.
— Это потом, — тряхнула она головой. — Уж точно не сейчас.
Глава 9
Переживали мы за гусят, а расхворался у нас Петрович.
И, главное, ничего же не предвещало!
Пока Анника окучивала и пропалывала весь свой огород, я немного отлежалась.
Анника принесла мне воды из своего волшебного ключа, я умылась, немного попила и положила на лоб прохладный компресс.
И через час всю хворь как рукой сняло.
Даже болеть голова перестала, будто и не было никакой раны. Я даже шаль свою постирала и развесила сушиться на жарком солнышке, и никакого головокружения со мной не случилось.
На обед Анника принесла свежего зеленого гороха, лука, огурцов и редиса, и щедро поделилась своей добычей со мной.
Распределительница по каким-то своим критериям эти овощи забраковала. Не приняла на продажу.
Наложила штрафы на работников, принесших ей кривые огурцы. Хотя работники-то в чем виноваты?
А Анника их прихватила. Чего добру пропадать?
— Кривые-то они кривые, — посыпая огурец солью и хрустя его сочной крепкой сердцевиной, заявила она. — Только все равно вкусные и свежие. Эх, нам бы немного муки и яиц… Так пирогов с луком и яйцом хочется… С хрустящей золотистой корочкой…
Но чего нет, того нет.
Остается только мечтать.
Накормив гусят остатками каши и очистками огурцов, я решила убрать домик.
Тем более, что убирать-то тут нечего. Всего одна комната.
Печка, три лежанки, маленький шкафик и стол.
Неужто не справлюсь?
Начала я с печки.
Долго обметала ее стенки, потом мокрой тряпкой оттерла от осевшей на них сажи.
Вымела все из печи, отмыла кирпичи. Они стали ярко-оранжевыми.
Ни песчинки внутри, ни уголька!
За печкой обнаружила ведро с давно засохшей известью и вросшей в нее толстой кистью, скрученной из пеньки.
— О, как кстати! — пробормотала я.
Полчаса ушло на то, чтобы размочить известь и кисть, развести раствор пожиже.
Я аккуратно побелила печь, так, что она из бледно-желто-коричневой стала гладкой, белоснежной. А потом тщательно замыла брызги на полу.
И в домике сразу стало светлее.
Воды я натаскалась — жуть.
В домике было всего три маленьких окошка, но на каждое мне пришлось нести по ведру воды.
Я намывала стекла до тех пор, пока они не заблестели как хрусталь.
Рамы были из твердого черного дерева. Совсем еще не старые, крепкие, хорошо сработанные.
Я терла и терла их, смывая налет и гарь. И скоро окошки были как новенькие!
Занавеси на окнах были серыми от пыли и походили на слежавшиеся тряпочки. Похоже, Анника ими не пользовалась совсем. Как раздвинула, так они и остались навсегда. Да и когда ей укрываться от полуденного зная, если она все время проводит за работой?
Я сняла их и замочила в ведре со щелоком.
Пусть отмокнут!
— Потом прокипячу, и станут они чистыми, белыми! — пробормотала я.
Деревянные лежанки и стол я тоже помыла.
От усердия поскоблила их ножом, отчищая до природного светлого цвета. Крупным песком пошоркала, как наждаком, полируя разводы на дереве.
И пол тоже натерла песком.
Долго смывала старую грязь, возила и возила тряпкой. Зато отмыла дочиста, оттерла песком, окатила водой. Щеткой вымыла грязь из углов, оттерла стертый ногами порожек.
В доме сразу запахло свежим деревом и травой. Стало не душно, а свежо и прохладно. И очень уютно. Дерево ведь имеет какую-то особую магию. Когда к нему прикасаешься, когда видишь разводы, сучки, становится невероятно тепло на душе.
Солнце желтыми квадратами лежало на дощатом полу, высушивая доски.
Было светло и немного празднично.
Под потолком я навешала душистых трав, раскрыла окна, чтоб проветрить.
— Завтра шкафом займусь, — решила я. — Там наверняка гора посуды, банки-склянки. Так сразу и не разберешься. Вот завтра и посвящу весь день на то, чтобы навести там порядок!
Явившаяся с работы Анника только руками всплеснула.
На глаза ее навернулись слезы.
— Я спасена! — прошептала она. — Эстелла, ты даже не знаешь, что ты сделала для меня! Нет грязи — нет штрафа!
— Погоди, — пропыхтела я, отирая потный лоб. — Еще снаружи дом покрасим. И тебе еще премию выпишут!
Анника в подоле своего платья принесла еще сорняков и червяков для прожорливых гусят.
Ссыпала им в корзинку, и они с писком принялись за еду.
Услышав это, в дом, в приоткрытую дверь, ворвался Петрович и с совершенно ненормальным видом набросился на червей, будто ничего вкуснее в жизни не ел.
Он клевал и клевал, выдирая личинок у гусят из-под носа. Глотал, давился, и снова хватал.
Смотреть на это было неприятно.
Вообще, когда речь заходила о еде, у него словно разом отключались ум, честь и совесть.
Особенно ум.
Он превращался в обычную курицу, которая просто одержима идеей пожрать.
Вот где ужас-то.
— До чего прожорливый, — неодобрительно заметила Анника. — И ладно б польза от него была какая, а то ведь просто жрет за наш счет! Может, все ж выгоним его?..
Петрович продолжал свое пожирательство, абсолютно не слыша угроз.
А через час ему поплохело.
— Мне кажется, у меня жар, — стонал он, лежа на полу, раскинув крылья. Справедливости ради, надо сказать, что и дышал он часто, тараща на нас несчастные испуганные глаза. — Я простудился, разгуливая по огороду в таком виде! И внутри все горит и крутит… Словно душа просится наружу…
— Да ты просто червяков обожрался, — сказала честная и прямолинейная Анника. — Нельзя быть таким жадным!
— Эти черви были ядовитыми-и-и! — выгибаясь, закидывая голову чуть не за лысую гузку, метался и стонал в агонии Петрович. — Вы отравили меня-а-а… А-а-а-а… Убийцы!
Анника посмотрела на него насмешливо, но смолчала.
— Петрович, может, тебе водички? — участливо спросила я.
— Утри мне испарину со лба, — стонал страдалец. — Темнеет в глазах… О, какая всепожирающая боль! Словно ваши черви прорвали мне желудок и расползлись по всему телу! Накатывает волной! Давит! О, умираю! Они сейчас разорвут меня в клочья! Ваши червяки-и-и!
— Хорошо, что
