Брак по-тиквийски 4. Колдунья - Натали Р.
— Хенет, вставайте же! Она сейчас до нас доберется!
Уже не до девки, целыми бы остаться. Лежащий в грязи и пыли Хенет застонал, держась за окровавленный затылок. Встать не мог, в глазах двоилось. А после того как резко налетевшая Тереза добавила ему ногой в живот, мир и вовсе сжался в серый комок боли.
— Ах ты, падла! Выкуси!
Его приятелю в панаме кулак прилетел в глаз, колено в пах.
— А ты думал, живым уйдешь? Хрен тебе!
— Не убивайте! — взмолился парень, поднимаясь на колени с жесткой земли, перемешавшейся с кровью. Куда только девалась самонадеянность?
— А что с вами еще делать, педофилами паскудными? На астероиды закатать на дюжину лет? Так это элементарно! Ща позвоню легавым, они вам райскую жизнь устроят. Дай сюда телефон, скотина! — Аппарат Терезы остался на берегу вместе с одеждой.
Тот, что в панаме, безнадежно заскулил. Второй турист молчал, пытаясь удержать на месте свои внутренности.
Тереза выхватила у туриста покорно протянутый телефон, но не стала набирать номер. Она вдруг сообразила, что, если вызовет безопасников, те непременно доложат все Ильтену. Руани — не Маэдо, у него в голове не укладывается, как можно скрывать что-то от мужа. Наверное, есть способ договориться с Руани, но, скорее всего, приедет не ноккэмская группа, а тильгримская, а их начальник вообще почти незнаком. И Рино узнает от копов, что она тайком от него ходила на озеро. И что недоглядела за Верочкой. И бегала неодетой по поселку и окрестностям, пугая соседей.
Она скрипнула зубами и процедила:
— Десять тысяч единиц.
Турист в синей панаме торопливо закивал.
По пути с озера пришлось заглянуть к Хэнкам и пригрозить главе семьи: мол, если он опозорит ее перед мужем, рассказав, в каком виде ее встретил, на лодку может не рассчитывать. Деду Калле и грозить не надо: он до слез раскаивался, что уснул, и сделал бы для Терезы все, кроме физически невозможного. Больше всего пришлось повозиться с Верой: девочка не понимала, почему нельзя рассказать папе о таком интересном приключении. Тереза с трудом уговорила ее: мол, ты же любишь тайны, пусть это будет нашей тайной. Поистине, быть матерью девочки — удел не для слабонервных и не для беспечных.
Хвала небесам, приезд Хэнка означал, что бытие разнообразится. Охота, визиты туда и сюда, совместные игры детей… Дени уже посещал школу и был для пухленького четырехлетки Тюля предводителем в шалостях и объектом зависти. Братья Хэнк ладили между собой через раз, но это был уже большой прогресс по сравнению с тем, как обстояли дела три года назад. Третий братец пока вообще не дорос до выстраивания отношений, едва умеющий ходить Реппе интересовал пока только раздавшуюся в бедрах маму.
Тереза, потягивая через соломку коктейль, беседовала с Хэнком в его саду, а дети недалеко от них оживленно спорили, чьи родители лучше.
— Мои! — орал Тюль.
— Нет, мои! — кричала Верочка.
— Моя мама лучше!
— Нет, моя! Моя мама красивее!
— А мой папа толще!
— Ты сам толстый, — захохотала Верочка. — Толстый-жирный!
Тюль обиженно захныкал:
— У! Ты плохой мальчик!
— Я не мальчик, — сказала Вера. — Я девочка.
— Девочка? — удивился Тюль. — Как это?
— Да ты дурак! — вмешался Дени. — Про девочек говорят «она», а про мальчиков — «он».
— А я мальчик?
— Ты — «он». Значит, мальчик.
— А почему ты девочка? — Тюль ткнул пухлым пальчиком в Веру.
— Я — «она», — терпеливо разъяснила Вера. — Значит, девочка. И еще девочки носят красивые платья, а мальчикам нельзя носить платья.
— У-у, — снова захныкал Тюль. — Почему нельзя? Я тоже хочу красивое платье! Хочу быть девочкой! У-у-у!..
— Вот зохен! — вырвалось у Хэнка, расслышавшего плач. — Это все вы, госпожа Ильтен! Я ведь предупреждал, что незачем мальчику знать о девочках. Чем позже он узнает об их существовании, тем лучше для него же самого.
— Кажется, Дени не особо страдал, когда узнал, что Вера — девочка, — огрызнулась Тереза.
— Дени — стойкий парнишка. А Тюль — рохля, — со вздохом признал Хэнк.
Нечего было называть сына так по-дурацки, подумала Тереза про себя. Как вы лодку назовете, так она и поплывет. Но вслух, разумеется, не сказала. Да и сама сознавала: мало ли какие имена кажутся или не кажутся ей подходящими, здесь понятия иные. Так что, по уму, не в имени дело. Виновата Лика, насмотревшаяся на проделки Дени и зарекшаяся отпускать Тюля от своей юбки, чтобы не вырос таким же. Вот он и не вырос. Вроде бы мальчика тянуло вслед за Дени, и брату легко удавалось подбить его на подвиг. Но до реализации подвига доходило редко: Тюль не поспевал за братом, отставал, уставал. Вспоминал, что мама не разрешает, а у папы ремень. Элементарно сил и смелости недоставало, чтобы осуществить задуманное — влезть на тот же забор или прыгнуть через костер. И хочется, и колется.
Надо что-то делать, подумала Тереза. Хэнку, небось, самому не улыбается видеть пацана маменькиным сынком. Только почему-то он повторяет ту же ошибку, что с Дени: не пытается воспитывать маленького сына иначе, чем ремнем.
— Короче, — сказала она, — послезавтра берем Тюля на охоту.
— Лучше Дени взять, — запротестовал Хэнк. — Тюль только мешать будет.
— Раньше вы и про Дени то же самое говорили, не хотели брать его, — напомнила Тереза. — Никто с рождения не умеет охотиться. Ребенка всему надо учить, и нынче очередь Тюля.
Лику, как всегда, никто не спросил. Но она привыкла.
Тюль пребывал в состоянии, среднем между ужасом и эйфорией. Подъем затемно — конечно, ужас. Путешествие в лодке — восторг. Ему дали погрести — круто, — но это было тяжело — жуть. А на середине озера госпожа Ильтен сказала, что до рассвета море времени, и самая пора Тюлю научиться плавать.
Это был кошмар. Она скинула его в холодную воду, а папа только хмыкнул. Тюль даже подумал, что он сговорился с ней, чтобы от него избавиться — такого неуклюжего нытика. У самого не поднимается рука сына уморить, так он к госпоже Ильтен обратился, а ей, судя по рассказам Дени, отправить на тот свет дюжину человек — раз плюнуть. Все эти мысли пронеслись у него в голове за доли секунды, а потом его, отплевывающегося, подхватила надежная рука.
— Шевели конечностями, Тюль. Вот так. Не бойся, не утонешь. Дени же не тонет, а у тебя плавучесть выше, жирок помогает. Давай, двигайся, а то замерзнешь. Отталкивайся ногами от воды.
Он потом не вспомнил, кто это был — папа или госпожа
