Ты убивала колдунов? (СИ) - Свирская Анна

— Если он ещё здесь…

— Я решила, что безопаснее уйти. Он может начать что-то подозревать, он такой… — Альда замолчала.

— Какой?

«Проницательный. Умный. С таким взглядом, что видит насквозь», — пронеслось в голове у Альды, но вслух она сказала другое.

— Настороженный. Любопытный.

Тервел только пожал плечами:

— Колдун… Они все такие. Живут в вечном страхе.

В Картале колдуны правого и левого берегов уже много лет вели борьбу. Вернее, много веков. И вовлечены в неё были не только колдуны: аристократы, военные, придворные, купцы, жрецы — всем рано или поздно приходилось выбирать сторону. Правую или левую.

Льессумы были не единственным потомственным кланом убийц; они и им подобные зародились в дымном пламени этой войны, которая никогда почти не велась открыто и требовала тайных, вероломных убийств. Когда тридцать лет назад последний король умер, не оставив сыновей, а Ульпин Вилвир женился на его дочери и возглавил Совет Одиннадцати, могло показаться, что борьба на этом завершилась: левый берег победил, а Соколиный дом вознёсся на недосягаемую высоту. Но клан Дзоддиви, возглавлявший колдунов правого берега, так не считал. Они затаились лишь на пару лет, а потом вновь начали действовать против своих древних врагов. В конце концов, пост главы совета не был наследственным, как королевский трон, и после смерти Ульпина его мог занять вовсе не его сын, а кто-то другой…

— Я нужен тебе завтра? — спросил Тервел.

— Справлюсь сама.

— Хорошо, — кивнул Тервел.

— У тебя есть работа?

— Да, когда я вернулся, дядя Кафас дал мне записку.

— Со Двора Смерти? — Альда угадала по недовольному выражению лица Тервела.

— Да, оттуда.

Чаще всего люди приходили на Двор Смерти, чтобы проводить за край жизни близких или почтить их память, но некоторые осмеливались взывать к Смерти, и иногда Смерть отвечала. В тёмных душных комнатках, похожих на колодцы и освещённых красным светом ритуальных свечей люди молили о гибели своих врагов и обидчиков. Жрецы тихо ходили за стенами и порой вслушивались в мольбы, молодые — часто, старые — всё реже. Альда не знала, почему жрецы отзывались одним и были глухи к другим; возможно, жрецы и сами не знали. Она не сказала бы, что служители Двора Смерти были совершенно безумны, но ритуалы сильно, очень сильно их меняли. Когда жрец нисходил до чьих-то ненавидящих молитв, он писал цену смерти, и если молящий был согласен, то жрец клал его записку в тайник.

Кафас время от времени посылал кого-нибудь его проверить. Такова была вторая клятва верности Льессумов: они служили Двору Смерти и карали от его имени.

Когда убийство совершалось, моливший приносил обещанные дары на Двор Смерти, и жрецы половину помещали в тайник. Именно поэтому Льессумы и не любили эти заказы: плата обычно была небольшой, а иногда и попросту странной. Жрецы могли запросить у молящего две меры золота, а могли и два локтя красного шнура, или четырёх живых куропаток, или десять кувшинов вина. Они всегда называли чётное число предметов или мер — чтобы отделить половину, — и из-за расползавшихся по городу слухах о цене чётные числа уже много веков считались несчастливыми, приносящими гибель. Поднести колчан с двадцатью стрелами можно было лишь врагу, а для подарков не годились парные украшения вроде серег или наручей.

— Интересно, что ты получишь на этот раз? — не сдержала смешок Альда. — Сушёную лягушку? Мешочек перца?

— Ну это хоть на что-то годится… Тебе в прошлый раз достался бесполезный гимн.

— Гимн, может, и бесполезный, зато пергамент, на котором он написан, мне пригодился… — Альда внимательно посмотрела на Тервела: — Тебе нужна моя помощь?

— Нет. Простое дело. Сынок одного купца соблазнил дочь рыбака, обещав жениться, а потом стало известно, что женится он на дочке другого богатея. Рыбак умолил жреца… Он хочет, чтобы ублюдок не дожил до собственной свадьбы.

— Ты не должен мне рассказываться, помнишь? — прошептала Альда.

Тервел коснулся пальцами тонкой косички, упавшей Альде на щёку:

— Я буду рассказывать тебе всё… Как самому себе…

Альда вздохнула.

— Уже поздно, тебе пора возвращаться. Или если хочешь, можешь остаться здесь на ночь…

«Ты проведёшь со мной эту ночь?» — вдруг послышалось Альде, и даже не в голове, как это положено воспоминанию, а словно бы над ухом. Ей показалось, что кожи там коснулось тёплое дыхание… И голос Эстоса тоже был тёплым, тягучим, пьянящим.

— Я останусь, — сказал Тервел.

Он отстегнул плащ и бросил на пол у постели Альды.

***

Утром, пока умывалась и надевала яркие секковийские одеяния, Альда думала, чем же ей сегодня заняться. Чем обычно занимаются секковийки, когда у них выдалась пара-тройка праздных дней? Наверняка отправляются поболтать с соплеменниками (ей это не подходило) или же ходят по торговым рядам, высматривая новые украшения, или оружие, или редкие ткани…

Позавтракав в почти пустом зале «Кошачьего сердца», Альда отправилась на ближайший рынок. Она не думала, что за ней станут следить, но на всякий случай намеревалась вести себя так, как вела бы настоящая Кейлинн.

Приезжие в Картале обычно делали две вещи: смотрели на великие мосты или шли на рынки, которые тоже можно было назвать великими, даже величайшими на всём побережье Горячего моря.

Кварталы веселых домов и гостиниц утром были тихими, сонными, но по мере того, как она приближалась к Купеческому мосту, становилось всё шумнее, а по улицам сновали толпы людей. Через бурный, тёмный Иирвис было переброшено всего три моста, и движение по ним не останавливалось даже ночью. Мосты в жизни города значили много. Тысячи подвод, телег, повозок проезжали по ним ежедневно, и, поговаривали, что дневной платы за проход по одному только Купеческому мосту хватало, чтобы выплачивать месячное жалованье всей городской страже.

Перевозчиков с лодками или паромами в Картале не было никогда: Иирвис вблизи устья тёк слишком быстро. Даже постоянные каменные мосты тут смогли навести не так уж давно, всего двести лет назад. До того мосты помогали строить колдуны, а магия стареет менее предсказуемо, чем дерево или камень. И если расшатавшийся или треснувшую балку можно заметить, то потерявшее силу заклятие восстановить было не так-то просто. Колдовские мосты могли внезапно осыпаться, иногда они пропадали, а потом так же внезапно возникали на старом месте… Когда-то давно, когда противостояние колдунов правого и левого берегов было открытым, а не тайным, во время очередной стычки между домами мосты вообще могли исчезнуть на несколько дней, а то и недель.

Именно из-за того, что мосты были ненадёжны, а река своенравна и опасна, два берега Карталя так разнились… Они были частями одного города, но в каждом были своя стража со своим командиром, свои рынки, своя аристократия и свои колдуны.

До моста Альда так и не добралась, задержавшись на одном из рынков. Она прошла все ряды с лошадями, пропуская рабочих и тягловых, и долго рассматривая верховых, быстро протолкалась сквозь ряды с птицей и оказалась в длинных зерновых рядах. Там смотреть было не на что, зато Альда поймала мальчишку, разносившего прохладный яблочный взвар, и за медную монетку получила целую плошку и горсть очищенных орешков впридачу.

Она стояла в тени одного навесов и грызла твёрдые, перекалёные орешки, когда по рядам, как волна, понеслись вскрики и громкие хлопки по плечам — так хлопали, чтобы уберечься от зла. Альды, выйдя из-под навеса, подошла к маленькому кружку разносчиков напитков. Они обменялись новостями, а потом, похлопав по плечам, брызнули в разные стороны, разнося дурные вести по этому рынку и дальше, на людные улицы, откуда они потом перельются по мосту на другой берег.

Альда перехватила одного из разносчиков:

— Что случилось? Что за переполох?

— Беда у купца Кайры — вон ворота с его знаком, туда как раз подвода заезжает… Видишь его знак? Красный ключ.

Альда кивнула. Красный ключ в этих рядах ей попадался не раз.