Драконова воля. Книга вторая - Агата Грин

— Господин Торе, я буду говорить только в присутствии своих доверенных лиц.

— Слышите? — рассмеялся Блейн. — Все эти птички поют одно и то же, стоит их поймать.

— Кто она, Эл? Откуда ты ее знаешь?

— Я ее не знаю. Видел пару раз: в храме Великого дракона и в доме Брадо Гелла. В обоих случаях она представилась шлюхой и выглядела соответствующе.

Что?! Да как он смеет так говорить обо мне?

— Это так, эньора? — уточнил Торе. — Что вы делали в доме Гелла? Вы действительно имели с ним отношения?

— Я уже сказала: говорить буду только в присутствии доверенных лиц и своего мужа.

— Так у тебя и муж есть? — развеселился Блейн. — Кто же этот несчастный?

Я пропустила его слова мимо ушей и снова обратилась к Торе:

— Вы получите ответы на свои вопросы, но позже.

— Очень интересно. Теперь у вас и голос изменился… Ваши способности к перевоплощению и правда впечатляющие.

— Не то слово, — кивнул Блейн. — Я едва узнал ее. Кажется, живот все-таки настоящий… Но кто папочка? Уж не святой ли Гелл?

— Гелл? — поразился Торе.

— При прошлой нашей встрече дамочка заявила, что она его любовница.

— Быть такого не может…

— Тогда она была в лучшей форме. Я бы сказал, она была в такой форме, что ее не захотел бы только слепой. Что молчим, красотка?

«Красотка» в нынешних условиях явно было насмешкой, потому что я и выглядела ужасно, и чувствовала себя ужасно, да еще и пламя в моих руках становилось все ярче и выше. У меня закружилась голова, и я уперлась рукой в стол; огонь мгновенно на него перекинулся.

— Вы и мой стол спалить хотите? — возмутился Торе.

В ту же секунду поверхность стола залило черно-зеленое пламя.

— Дамочка любит похулиганить, — отметил Блейн, гася зелень своего пламени вместе с моим. — Поздравляю, Торе. На этот раз твои олухи поймали крупную рыбу… с икрой, — насмешливо добавил он, поглядывая на мой живот.

А мне стремительно становилось хуже: комната стала расплываться перед глазами, в ушах появился звон, напряжение скопилось где-то в груди, опустилось к животу… я издала удивленный звук, а потом схватилась обеими руками за стол.

— Ну не-е-ет! — напрягся Торе. — Этого еще не хватало! Вы что, рожать собрались?

— Нет, — выдохнула я, ужаснувшись, — нет!

— Да, — констатировал Блейн.

Сильная боль пронзила меня, и я вскрикнула.

Начальник тюрьмы вскочил со стула и, испуганно на меня глядя, повторил:

— Вы что, рожаете?

— Нет, нет, нет… — шептала я, держась за стол и переживая мучительные спазмы. Из рук моих снова потек огонь, и снова на стол. Блейн и в этот раз погасил его своим огнем, после чего обратился к Торе:

— Посылай за врачом. Может, и успеет…

— Что значит «может»? — еще больше напрягся тот.

— У нас тут плад рождается, а они врачей не ждут.

Меня скрутило еще сильнее, настолько, что свет в глазах померк; я сползла со стула, слепая и глухая от боли. Едва этот спазм отпустил, меня скрутил новый, такой жестокий, что я завопила.

Блейн склонился надо мной и проговорил:

— Не кричи, горло сорвешь. Зажми лучше платок во рту.

Я открыла рот не от удивления и не потому, что была согласна зажать в нем платок, а лишь потому, что мне банально не хватало воздуха.

— Где врач? Где Нереза? — отрывисто проговорила я, хватая в перерывах между словами воздух.

— Врач будет, — успокоил плад.

— А Нереза?

— Какая Нереза?

— Моя! — взвизгнула я от боли.

Блейн придержал мою голову и вложил-таки мне в рот платок; я попыталась выплюнуть его, но когда случился очередной спазм, платок оказался как нельзя кстати. Я сжала его зубами и зажмурилась.

Когда пытка-схватка кончилась, Блейн осторожно опустил мою голову на пол, а затем подложил под нее мою сумку, чтобы мне было мягче. Я посмотрела на плада полуслепо и почувствовала на глазах горячие слезы. Мне было все равно, где, как и в чьем обществе я рожаю; физическая боль не шла ни в какое сравнение с ужасом, который я испытывала при мысли о том, что моему ребенку всего пять месяцев… Пять месяцев! Слишком рано, он не выживет!

Последовала еще одна схватка; я почувствовала сильный жар внизу живота.

Блейн безо всякого почтения задрал мою юбку и разорвал панталоны.

Мне было все равно, что он делает. Мир поплыл, стал мутно-красным и жарким, очень жарким; я ощущала, как каменеет мое тело, как работают мышцы, выталкивая ребенка, но сами ощущения были уже не настолько яркими, как сначала, и потому не настолько мучительными.

В какой-то момент стало легко, очень легко, и я погрузилась в блаженную темноту, отсекшую меня и от тюремной действительности, и от компании Блейна, и от боли, и от страха…

Я очнулась, как от толчка; пошевелилась и сразу начала приподниматься.

— Тихо, — произнес чей-то знакомый голос, — лежи спокойно.

Я проморгалась, обвела взглядом помещение и разом все вспомнила. Роды… пять месяцев… я перевела взгляд на свой еще не опавший живот и, ощущая себя разорванной и опустошенной, без сил упала на пол — точнее, на плащ, который мне постелили под спину. Еще подо мной были подушки, которые, вероятно, принесли позже.

Рядом был Блейн; я видела его краем глаза, но мне было абсолютно плевать на него и на все вообще.

Пять месяцев…

Блейн поднялся, подошел к столу и вскоре вернулся ко мне со стаканом воды в руке.

— Попей, — предложил он.

Я закрыла глаза. Зачем вода, зачем пить, зачем жить, если со мной такое произошло?

— Эй, красотка, — весело произнес плад, — ты меня слышишь?

Я никак не отреагировала, и тогда мужчина опустил стакан на пол и коснулся моего лица. Его руки были прохладными, а я горячей, и потому вздрогнула.

— Да что с тобой? — недоуменно произнес Блейн, и я почувствовала, как моих губ касается пламя жизни, которое он создал для меня.

Отвернувшись, я попросила:

— Не лечи меня…

— Ты и не нуждаешься в лечении. Все прошло хорошо.

— Хорошо? — непонимающе переспросила я.

— Как по учебнику: неожиданно, стремительно, огненно. Дракончика твоего врач унес. Орет, возмущается, огнем пышет