Княжья травница (СИ) - Гринь Ульяна Игоревна

Две недели — это так мало, когда ты в совершенно неизвестном мире, да ещё и с даром, который не мог не восхищать. Чтобы скрасить одиночество и унять жгучий недостаток информации, я упражнялась. Надо было разобрать базар старой ведьмы. Я решила, что нечестно будет делать это в одиночку, и привлекла к работе свой новоприобретённый дар. Поначалу это было непросто, но я приспособилась.

Открыв дверь избушки, я потянулась и глянула на небо. Солнце уже встало и готовилось подняться над деревьями. А пока оно только пыталось просветить сквозь плотный покров листьев. Поёжилась. Сыровато с утра. А корзинка уже на месте. Интересно, они каждый день будут мне приносить еду?

Сунув ноги, обёрнутые онучами, в деревянные башмаки, которые я нашла в углу избушки, я взобралась по просевшим ступенькам на траву поляны и неспешно пошла к плоскому камню, стоявшему на трёх вертикальных. Там рано поутру всегда появлялась прелестная корзинка, плетёная из ивовых прутьев. В первое утро, когда я проснулась и не сразу поняла, кто я и где, пошла обследовать окрестности и наткнулась на подношение. Под льняной тряпицей лежали куриные яйца, полбуханки домашнего душистого, чуть почерствевшего хлеба и стоял кувшинчик молока. Помню, я обрадовалась этой находке, как ребёнок, обнаруживший под новогодней ёлкой долгожданного щенка. Голодная была, как волк, поэтому слопала сразу половину хлеба и выпила почти всё молоко. Потом уже стала экономить.

Сегодня к обычному набору мне положили большой чёрный корнеплод, которого я никогда в глаза не видела, пару белых и несколько морковок с ботвой. Правда, морковки были белыми и фиолетовыми, но ботва пахла именно так, как настоящая морковная. Вот радость-то какая! Праздник, небось, вот и подарочки.

Подняв корзинку, я понесла её в избушку. Кто ж это мне такие подношения делает? Горожане? Прознали, что новая ведьма поселилась в избушке, и пытаются задобрить? А, да хоть бы кто. Всё равно. Пока мне не приходится беспокоиться о пропитании, пусть бы даже и сам чёрт лысый!

Толкнула неприкрытую дверь и вошла, поставила корзинку у печки. Глянула на стол и заорала от неожиданности.

На столе сидела и баюкала правую ручонку маленькая тощенькая женщина, похожая на ребёнка. Лицо у неё было серым с зелёным отливом, а из одежды на теле — что-то вроде рыболовной сети, обмотанной в несколько раз вокруг груди и бёдер. Впрочем, ни грудью, ни бёдрами там и не пахло. Женщина была худющей, остроносой и лохматой. На макушке у неё гордо сидел грязный и порванный, но когда-то очень красивый кокошник.

— Т-ты кт-то? — запинаясь, спросила я. Правильно, что ещё оставалось делать? Не бить же её корзинкой!

Гостья уставилась на меня испуганными глазищами, каждый размером с пять рублей, и пропищала мультяшным голоском:

— Сама-то ты кто?

— Я травница, — ответила осторожно. Гостья энергично замотала головой:

— Травницу я знаю! Ты не она!

— Она умерла, а я за неё, — буркнула, отвернувшись к корзинке. Тоже мне, следствие ведут знатоки... Припёрлась тут, возражает! Ну, как пришла, так и уйдёт, если не буду обращать на неё внимания.

— Как это? Умерла?! Ох, Морена-мать. Как так-то? — запричитала гостья, но я резко оборвала её надрывные стоны:

— Чего надо?

— Травку бы мне. матушка, — робко ответила та. — Оказия со мной приключилась.

Я шагнула к ней, сама не понимая, зачем мне это надо, и увидела застрявший в мякоти предплечья рыбацкий крючок. Застрял он весьма красиво — насквозь! Из ранки сочилась густая зелёная кровь, и меня чуть не стошнило, стоило только подумать о том, как это похоже на сопли. Пришлось взять себя в руки и дышать ртом, чтобы не блевануть. Когда желудок успокоился, я взяла тоненькую ручонку в пальцы и принялась рассматривать уже с врачебным интересом. Жало огромного острого крючка прошило руку и вышло с обратной стороны. Тут только обрезать надо! А чем? Пассатижи тут изобрели? Может, у ведьмы и был какой инструмент, но я его не нашла.

— И как же это случилось? — спросила с искренним любопытством.

— На болоте напоролась, — пожаловалась гостья. — Выбрасывают куда попало, там же и рыбачить-то не на кого.

— Ладно, сиди спокойно, сейчас вытащу. Продезинфицировать надо.

— Чево-о-о? — подозрительно вытаращилась на меня гостья. Я пояснила, копаясь в нагромождении всяких мелочей под столом:

— Спирт надо. Крепкий алкоголь. Водка, коньяк. О господи! Откуда тут водка!

— Бражка в углу, в ларе, — горячо шепнула гостья. Я бросила на неё заинтересованный взгляд и сунулась к пыльному ларю. До него руки ещё не добрались, а теперь нашла сокровище. Целая батарея узких кувшинов, заткнутых марлевыми пробками! Открыв первую, понюхала и сморщилась — яблочный уксус! Зато в другой оказалась брага, и в третьей тоже. Самый настоящий домашний самогон из яблок и мёда!

— Живём! — весело сказала я, возвращаясь к гостье. — Так, а ты вообще кто? И откуда знаешь про бражку?

— Кикимора я тутошняя, — ответила та с достоинством и даже выпрямилась. — Иногда в гости приходила к ведьме. Теперь к тебе буду приходить.

— Счастья привалило... — пробормотала я, смачивая кусочек чистой тряпки брагой. — Ты ко мне не приходи просто так. Только в крайнем случае.

— Злая ты, — надулась кикимора. — Старая травница была добрее.

— Ну извини, — буркнула. — Не двигайся, сейчас будет больно.

Она всхлипнула. Я протёрла место вокруг крючка для дезинфекции и осторожно коснулась пальцами зеленоватой, покрытой соплями кожи кикиморы. Красным всполохом засветился раневой канал. Хорошо одно — кости не задеты. Но чем откусить жало крючка? Пока я стояла, зависнув над раной и раздумывая, кикимора терпеливо ждала, чуть ёрзая на столе. А если попробовать его так вытащить? Дать ей обезболивающего внутрь. Обезболивающего вон три кувшина! Нет, я так не смогу. Надо попробовать как-то отщипнуть этот острый кусок. Я вон лечить могу, почему бы и с крючком не получилось бы?

Взявшись за жало, надавила двумя пальцами. Крошись, зараза! Отпади! Сломайся! Расплавься, наконец!

И вдруг почувствовала, как жало нагревается. Может, это ложное ощущение? Ну, знаете, как бывает: когда держишь предмет, думаешь, что он становится теплее, а на самом деле просто от температуры тела. Я ойкнула и выпустила крючок — он раскалился добела! Нет, это точно не от температуры тела! Металл и правда нагрелся, будто я его газовой горелкой обработала. Так, удивляться буду потом, а пока надо убрать жало.

— Ай! Ай! Горит-пекёт! — заныла кикимора, и я быстро схватилась за кончик крючка тряпицей, обломала его и поправила получившийся обломок так, чтобы он вышел безо всякого сопротивления. И тут же вытянула его, пользуясь тем, что раненая ныла. Так хоть больно будет один раз.

— Вот и всё, — радостно объявила кикиморе. — Сейчас обработаю, чтобы не загноилось.

— Ох, и правда всё, — выдохнула она. Будто болото зашелестело. Я сходила за одной из простыней, найденных в сундуке, оторвала от неё длинную полосу ткани и, хорошенько промокнув места проколов, профессионально забинтовала руку кикиморы.

— Не мочить, не снимать, завтра придёшь на перевязку, — проинформировала пациентку.

— Как же не мочить-то, ежели я в болоте живу?

— Ну как-нибудь исхитрись, — я пожала плечами. — У подружки поживи несколько дней.

— У меня только одна подружка. была. — пригорюнилась кикимора, свесив руки между колен. Вся её поза маленькой обиженной девочки была направлена на умиление и ожалостливенье меня, но я не поддалась:

— Давай, давай, не задерживай! Мне надо разобрать эти авгиевы конюшни!

— Чьи конюшни? — навострила уши лесная пакость. Я отмахнулась:

Ты не поймёшь.

— А, тут это... — кикимора спрыгнула со стола и шмыгнула к двери: — К русалкам зайди. У них путокос.

— Что у них?

— Путокос. Ну, болезнь такая. Да сама увидишь!

— А где мне найти русалок?

— На Ведьмином камне, — хихикнула кикимора и юркнула за дверь.

Вот ещё загадки. Где мне теперь искать этот Ведьмин камень? И что за болезнь такая, под названием путокос? Какие такие пути косит? Или путы?