Проклятие Черного Аспида 2 (СИ) - Соболева Ульяна "ramzena"
И едва справляясь с дрожью во всем теле, тяжело дыша, поднесла его мантию к губам. Ощутила вдруг, как наклонился и голову мою поднял за подбородок. Пальцы у него холодные, как змеиная кожа, и влажные, заставляют дернуться от гадливости.
— Не просто казнить… а кишки выпустить надо и на колья намотать вместе с головой изменника, посмевшего на мое посягнуть.
От слова "МОЕ" внутри все воспротивилось, запылало. Захотелось выплюнуть слова эти ему в холенное лицо.
— Но… Вий слов на ветер не бросает. Обещал, если сама придешь, пощадить Нияна изменника — пощажу. А ты на ритуальные камни взойдешь и моей при всех станешь, примешь меня в себе на глазах у всего народа, как положено по древнему ритуалу.
Зажмурилась, чувствуя, как железным обручем грудь сковало, как дышать стало нечем, и горло разодрало от слез.
— Речь шла о наказании… не могу вам быть отдана. Другому принадлежу и душой, и сердцем, и телом. Убейте, мое сердце выньте, мою голову отрежьте. Жизнь мою возьмите… но вашей я быть уже не могу.
За мгновение все изменилось. Я даже моргнуть не успела, как холод превратился в адский жар, и из стен вырвались языки пламени, а холенное лицо Вия вытянулось, выпуская наружу драконью пасть с желтыми клыками и длинным огненным языком, которым повел у моего лица и выдохнул жаром так, что на мне почти вся одежда сгорела. И замок вдруг стал черным изнутри, покрытым черной мозаикой с огненными краями.
— Будешь моей. Или Нияна твоего не просто растерзаю. А каждый день по куску отрублю и тебя сожрать заставлю. А если не съешь, буду рубить снова и снова.
Прорычал над головой, и от одной мысли о том, что может такое с Нияном сделать, затошнило.
— Уведите дуру. Чтоб к вечеру ее повитуха осмотрела да к ритуалу подготовила. Готовьтесь к пиру. Пусть всем объявят, что выбрал Вий новую невесту, и праздник продолжается.
Меня под руки подхватили и в покои потащили. Казалось, от ужаса сердце заходится и все тело судорогой сводит. Меня по коридору ведут, в комнату затолкали и дверь на замок закрыли. Я к окну бросилась, и перед моим носом решетки лязгнули. К двери кинулась — щелкнули замки.
Мысленно Нияна попыталась позвать, но сама поняла, что не услышит меня, не придет ко мне.
От страха зуб на зуб не попадает. НЕ знаю, правильно ли поступила или нет… Только одно знаю, что не смогла бы иначе. Не смогла бы его там на смерть оставить из-за меня. Врожка правильно сказал — я во всем виновата. Ради меня все…
Комната сказочно красивая, а мне тесно в ней, душно, на волю хочется, и как будто все тело пересыхает от духоты этой, и запах серы в ноздри забивается.
На постель так и не села, у окна много часов простояла. Дозваться Нияна пыталась, дергала решетку толстую и всматривалась в небо черное, силясь разглядеть обсидиановые крылья Аспида.
Не знаю, сколько часов вот так простояла, прижавшись лбом к решеткам, силясь рассмотреть, что внизу происходит, как снуют туда-сюда люди, как возводят алтарь из огромных черных камней, подкатывая их один к другому и складывая в виде гигантского круга, а из-под камней языки пламени вырываются, облизывают гранит, раскаляют до бела, как металл. Я там поджарюсь, от меня и пепла не останется.
ГЛАВА 6
Лекарка пришла ближе к ночи, вся в черное завернута, платок, как на чернице, крест на крест закреплен на груди и полностью прячет под собой ее плечи и грудь, из-под платка на лбу повязка, вышитая, виднеется, ворох юбок скрывает ноги. Лицо морщинистое, худое, а глаза — молодые, янтарем отливают, но холодные, змеиные и рот ярко-алый, как у вампира. Страшная она. На ведьму похожа, и от одного ее взгляда хочется самой зажмуриться и никогда не смотреть на нее. Как будто бы вся печаль и скорбь мира собралась в ее зрачках и готова поглотить тебя, вытянуть радость, сожрать надежду и веру.
— На постель ложись и ноги раскинь. Осмотр велели Государь провести да ему все доложить.
— Не лягу. Нечего там осматривать. Прочь пошла.
— Ты норов свой поубавь. От меня не так мало здесь зависит. Я могу и на пьедестал вознести, а могу и в грязь скинуть.
— Куда уж грязнее, чем с Вием вашим таскаться.
— Молчи, чернь проклятая. Имя племянника моего трепать не сметь. Кто ты, и кто он. Рот закрыла и повинуйся.
И клюкой стукнула по полу, а мне показалось, что от клюки в разные стороны пауки разбежались. Поежилась и назад от нее отступила. Холодом так и веет. Я даже плечи свои обхватила, чтобы согреться.
— Душегуб племянник твой и убийца. Руки на себя наложу, а ко мне он не приблизится.
Ведьма в ладони хлопнула, и стража вошла следом.
— На постель кладите и держать, пока все не проверю. По-хорошему не хочешь — будет по-плохому.
Я сопротивлялась, кричала, но это все равно, что по скалам кулаками бить и пытаться сдвинуть каменные глыбы. Уложили насильно, придавили к матрасу.
— Зеньки позакрывали, не то морок нашлю — ослепнете.
Зашипела на стражников и ко мне приблизилась.
— Красивая. Слишком красивая для человечки. Я их много перевидела, перетрогала да в землю схоронила косточки их обугленные. Другая ты. Только понять не могу… какая и откуда. То ли заклятие тишины на тебя наложено, то ли заколдовали так, что от человечки не отличить…
Волосы мои тронула, а я от нее назад, а когда ее пальцы с прядями соприкоснулись, она руку сама одернула и голову вбок склонила. Юбку мою задрала и за лодыжку ухватила, рассматривая ноги, трогая мои пальцы, икры, колени, и руки ее, как змеи, по телу ползут скользкие, противные.
— Хм… и следа нет. Ошиблась я? Ведь нюхом чую этот запах, и должно быть хоть что-то, какая-то зацепка… Раздвигай бедра, не то их держать и ноги заставлю. Дай чрево твое узреть и ощупать.
Стиснув зубы, я повиновалась, зажмурилась, чтоб ничего не видеть. Пусть осматривает. На время воцарилась тишина, а я пыталась ни о чем не думать, дышать глубже и не обращать внимание на болезненность проникновения пальцев, на то, как на живот слегка надавила.
— Когда твои дни женские последний раз были?
— Не помню. Как сюда попала, так и не было ничего.
— А… мужика к себе когда впервые подпустила? Здесь чистотой и не пахнет… С кем кувыркалась? Отвечай.
— А что племянник не поделился? Не рассказал?
Она вдруг у изголовья оказалась и глазами своими мерзкими меня к кровати пригвоздила, так, что дыхание перехватило и показалось, что взглядом этим сейчас душу мою вытащит.
— Говори, кто тебя невинности лишил. Не то дух из тебя вышибу.
— Второй твой племянник… Ниян.
— Аспид? — удушье прекратилось, и глаза ведьмы теперь шарили по моему лицу и по телу. — И ни одного ожога… Что ж ты такое?
Ее пальцы грудь мою ощупали и низ живота.
— Когда брал тебя в последний раз?
— Недавно. Не считала. Я говорила царю вашему, что другому принадлежу. Пусть отпустит меня.
Ведьма во весь рост встала и усмехнулась кровавым ртом, глаза загорелись.
— Нееет… он теперь тебя совсем не отпустит. Тыыыы — это то, что надо Вию. Знать бы еще, как семя туда драконье попало да проросло, а ты жива до сих пор. Не иначе как чудо чудесное. Только Григорина в чудеса не верит. Только в колдовство и морок.
— Что проросло? Ты по-русски говорить можешь? Что за язык у вас здесь деревенский?
— Тяжелая ты. К зиме родишь Дракона-Наследника.
— Чтоо?
А она уже юбку одернула, руки с кувшина водой полила.
— Какого наследника? Ты что несешь, старая?
— Под мужчиной была? Была. А от этого дети появляются. Состриги мне свои волосы и ногти, и в чашу положи.
— Еще чего? Зачем?
— Кто много знает — мало живет. Не спрашивай, и шкуру свою сбережешь. Здесь за одно лишнее слово сгореть живьем можно. На. Стриги.
Протянула мне ножницы. Я срезала несколько прядей и ногти в блюдце.
— Руку протяни и ладонь раскрой.
Я не торопилась, и Григорина схватила меня за запястье.
— Раскрывай.
Едва я пальцы разжала, как она полоснула меня ножом по ладони и тут же мою кровь выдавила в чашу.
