Контракт на мужа (СИ) - Ли Марина
Лизнул кожу над тканью, провёл языком по плотному материалу, а потом опрокинул меня на лежак, и в мгновение ока — я и пикнуть не успела! — стянул с меня велосипедки вместе с бельём, развёл в стороны мои колени и застыл, бесстыдно и жадно впитывая тёмным взглядом открывшееся ему зрелище.
— Красивая, — поведал осипшим голосом и, прокашлявшись, добавил:
— Ро-озовая. Выглядишь очень аппетитно.
Я вспыхнула от смущения, лицо загорелось так, словно я склонилась к открытой печке, до звона в ушах и стыдных слёз. Дёрнулась, пытаясь то ли сбежать, то ли прикрыться, но Элар протестующе, как пёс, у которого пытаются отобрать сладкую косточку, заворчал и, глянув на меня из-под потяжелевших век, наклонился.
Крылья его носа дрожали, когда он с жадностью наркомана глотал мой запах. Я ещё успела подумать, что такой вот, сейчас, когда обнажённая, яростная жажда заострила черты его лица, он невероятно красивый. А потом Элар, всё ещё удерживая мой взгляд своим осторожно провёл языком, будто снимая пробу, и я зажмурилась крепко-крепко, до серебристых точек перед глазами, и закусила губу, чтобы не закричать. И не услышала — скорее, почувствовала смешок.
А затем снова язык. И губы. И пальцы. И рычащий, сводящий с ума шёпот, ласкающий хрипотцой, проклинающий, умоляющий — безумный и дикий. Как дикая страсть, с которой мужчина укрощал бушующую внутри меня лаву.
Я не знаю, сколько это продолжалось, минуты или часы — может быть вечность. Элар умело доводил меня до точки, где, казалось бы уже невозможно остановиться, но снова и снова останавливался. И всё говорил, говорил что-то проникновенным голосом, уговаривая меня, умоляя…
— Что? Что? — хныкала я, хватаясь за покрытые белоснежной рубашкой плечи.
— Пожалуйста, — умоляла, бесстыдно вдавливая руками его голову себе между ног. — Пожалуйста!
Я и сама толком не знала, о чём прошу. Откуда мне было? Но лава сжигала меня изнутри, бурлила, требуя выхода, а сама я с нею не справлялась — не умела. Элар же умел, я видела, но отчего-то отказывал мне в этой малости, будто наказывал за что-то.
— Вель…
— Да! Да! Да! — в отчаянии я почти рыдала, непрестанно облизывая искусанные губы. — Прошу!
— Сейчас, сейчас, сладкая. Открой глазки, посмотри не меня. Видишь?
Я моргнула, пытаясь сфокусировать взгляд.
Какой же он красивый, мой Элар! Влажные волосы прилипли ко лбу, а в потемневшем от возбуждения взгляде пьяно бьётся чёрное безумие.
— Вот тут вот подпиши, моя девочка, и мы полетаем. Мы с тобой так полетаем, как никогда. Я обещаю.
— Да… — улыбнулась я прозвучавшему в мужском голосе жаркому обещанию и безмолвно обхватила пальцами протянутую мне перьевую ручку.
— Вот здесь… — Элар прижал кончик пера к бумаге и нежно прикусил кожу над моей ключицей. — Давай же, малышка. Давай. Хочу тебя, хоть умри. Ну?
И тут внезапно из комы вышел мой мозг и заголосил, словно сошедшая с ума автомобильная сигнализация, усмиряя лаву и прогоняя без сожаления и без жалости, и страсть, и желание, и похоть.
А ещё миг спустя, когда о меня всё-таки дошло, что здесь и сейчас случилось, закричала и я. Громко. Срывая и без того охрипшее от моей несдержанности горло. Отталкивая Элара, царапаясь, вырываясь, ужом выкручиваясь из его стальных объятий, которые внезапно из желанных стали самыми ненавистными в мире.
***
Лектус — разновидность античной мебели, ложе, на котором возлежали древние греки и римляне во время пиршеств (симпосиев и конвивиумов), трапез и бесед.
Стола — у древних римлян одежда замужней женщины: туника, которая надевалась поверх исподней одежды (tunica interior) и доходила до лодыжек. Снизу к столе пришивалась оборка, называвшаяся instita; шейное отверстие обшивалось пурпуровой каймой. Рукава столы достигали локтей и не были сшиты, а закреплялись рядом застёжек. Если внутренняя туника имела рукава, то у столы их не было. Стола обхватывалась поясом значительно выше талии, при этом образовывался ряд складок.
Глава 4. Не мы такие, жизнь такая
Элар поначалу, отстаивая утраченные позиции, пытался меня целовать, уговаривал срывающимся голосом, потом просто держал, пока я колотила его, куда попало и обзывала такими словами, каких, наверное, даже Бро никогда не слышала. А чуть позже, когда силы во мне всё-таки закончились, и я разрыдалась от стыда и от обиды, — отпустил.
— Прости.
Из всей одежды на мне оставался только лифчик, но честное слово, из-за этого последнего не павшего бастиона я чувствовала себя ещё более обнажённой. Будто не тело моё было бесстыдно оголено, а душа распахнута до самого кровоточащего сердца.
Прижала к груди коленки, обхватила их руками, судорожно пытаясь отыскать взглядом майку и остальную одежду…
Хотя к чему эта запоздалая скромность? Всё, что хотел, Элар уже увидел. Рассмотрел. Изучил во всех подробностях, можно сказать.
Как же стыдно, Божечки!
— Вель…
— Вел-ик-слава! — прошипела я, яростно стирая вкус этого проклятого имени со своих губ. — Не велькай мне тут.
Мужчина скрипнул зубами и, сглотнув, будто у него в горле пересохло от невыносимой жажды, посмотрел на меня тяжёлым жёстким взглядом.
— Я буду называть тебя так, как считаю нужным, малышка. — Оскалил зубы в злой усмешке, а я зашипела рассерженной кошкой. — Но сейчас, в качестве исключения готов пойти на уступки. Понимаю…
Меня чуть не стошнило от этого нечеловеческого великодушия, а мужчина, заметив, как меня перекосило, пробормотал:
— Прости, что так получилось. Я… сорвался.
— В жопу себе свои извинения засунь, — шмыгнув носом, предложила я и, заметив валявшуюся на полу майку, поднялась с лежака.
Элар отвернулся. Посмотрите-ка, галантный какой…
— Чем угодно могу поклясться, заходить НАСТОЛЬКО далеко, я не планировал.
А, нет. Нормально всё, никакой галантности.
— С-скотина. — Я набросила на себя майку и с такой злостью дёрнула за подол, пытаясь натянуть её как можно ниже, что отчётливо послышалось, как трещат швы. — Пошёл ты, вместе со всеми своими планами.
Злясь и краснея, я оглядывалась по сторонам, пытаясь отыскать остальную одежду, но она, как назло, отказывалась попадать в поле моего зрения.
— Пошёл ты… — повторила я, а Элар повернулся, вздохнул, тяжело и грустно, даже пожалуй немного устало, и покачал укоризненно головой, и подал мне мою одежду, которую, как оказалось, всё это время держал в руках.
— Видеть тебя не желаю, — прорычала я, яростно напяливая бельё и путаясь в узких штанинах велосипедок. — Отведи меня назад в больницу. Я на крылечке поживу, пока Бро не выпишут…
Элар смерил меня холодным взглядом.
— И что потом? — поинтересовался он. — Потом куда вы пойдёте? Вы не дома. И вернуться туда в ближайшие дни вам с сестрой не светит. Раз уж Камень захотел вас здесь, назад отпустит не быстро.
Я сжала губы и промолчала. Нет, если бы мне было что, я бы выдала на-гора, но сказать мне было нечего, ибо положение у нас с Брошкой было аховое. Идти нам, действительно, было некуда.
Впрочем, молчание я хранила не только по этой причине. Я выжидала, надеясь, что на эмоциях или от злости Элар проговорится и скажет что-то важное. Спрашивать его о чём-то напрямую я больше не собиралась. Точно не после того, как он пытался…
С трудом проглотила горькую слюну и, сложив руки на своих коленях, присела на лектус. На ДРУГОЙ, не на тот, где… всё произошло.
— Успокоилась? — Элар сел напротив и брезгливо сморщил нос, когда я молча предложила ему оценить всю элегантность, длину и тонкость средних пальцев моих обеих рук.
— Значит, нет, — констатировал он. — Ну, что ж. Будем работать с тем, что есть. Давай сделаем вид, что я поверил в то, что ты не переигрываешь, что на самом деле обиделась и что в твои планы не входило охомутать кого-нибудь из местных.
— Чего? — Не смогла удержать в себе, возмутилась вслух. — Ты рехнулся? — Пальцем у виска покрутила. — Какое охомутать? В каком месте я переигрываю? В том, где у меня случайно при себе не оказалось мачете и я от избытка чувств не отхерачила тебе твою собственную хомуталку?
