Ольга Резниченко - Испытание

Резниченко Ольга

Испытание

Глава Первая

(Мария и Рене)

— Неужели, ты меня и сейчас хочешь довести до истерики?

— Да, по-моему, тебя и доводить не нужно. Истеричка с рождения.

— Придурок — ты.

— Конечно, конечно. Давай, обзывай меня: от этого легче.

— У нас до отправления поезда осталось пятнадцать минут, а ты только такси вызываешь.

— Успеем, не напрягайся.

— Я не напрягаюсь. Вот как не уедем, посмотрим, как все будешь расхлебывать.

— Что расхлебывать? На вокзале переночуем.

— Ничего, что я только вчера с операции?

— Ты снова за старое?

— Кому старое, а кому еще сегодняшнее.

— Я же спрашивал, предлагал, давай снимем номер в гостинице, побудем пару дней здесь.

— Ты — идиот? Какая гостиница? Мы и так сколько потратили на эту поездку, да и на саму… Само дело.

— Вот и такси, а ты ныла.

— Я не ныла. А ты — ублюдок.

— Но все равно ты со мной. Значит, не все так плохо?

— Смелости не хватает бросить это дерьмо. Привычка, мать ее…

— Да, да. Привычка. Я так и поверил. Мария, хватить истерику пороть. Понимаю, что я — полный урод, что позволил, или нет, как там модно говорить, толкнул, "заставил" сделать АБОРТ, но, может….

— Говори тише!

— Что тише? Я и так не ору. Так все-таки, может, ты выпьешь своего валиума и успокоишься?

— Уж лучше бы я съездила сама.

— Да, да, конечно. Представляю картину Репина: "Мария покоряет столицу".

— Какой же ты, все-таки, урод. Я замечала это и раньше, но это лишь были намеки. А теперь, когда перед нами стало испытание — сразу раскрылся во всем свете.

— Не одна ты нервничаешь. Я, может, тоже на пределе. Ты думаешь, мне легко дался этот шаг?

— Ребята, так вы садитесь в машину?

— Думаю, что да, — зарычала сквозь слезы и злобно, дерзко хлопнула дверкой, тем самым давая понять, что рядом с собой это ничтожество я больше не хочу видеть…

И желательно… вот так… навсегда!

Да. Я найду силы, силы оторваться, убежать, перебороть свою слабость…

… И все у меня наладится.

Надеюсь…

Глава Вторая

(Луи)

Если бы не это срочное дело, я бы никогда в жизни не согласился ехать в поезде. Я и это целое сборище недоумков?

Бррр, Вы что-то путаете…

…

— Сколько билетов?

— Полностью всё купе выкупить.

— Купейных не осталось. Есть несколько на нижнюю полку плацкартных, да и то, в конце вагона три места.

— Издеваетесь?

— Молодой человек, выбирайте выражения. Решайте быстрее: либо берете, либо не задерживайте очередь.

— Давай.

— Один?

— Нет, сотню. Конечно, один.

— Вот, возьмите… С Вас…

Эй, что за маразм с маленькими детьми ездить в поезде? Ненавижу малых, а уж тем более не немых или не спящих. Кхм, или, просто, живых. Хотя нет, чего-то я путаюсь. Пусть даже мне, с моей гадкой тайной, сутью, все равно мерзостно, не переношу мертвых. Уж больно щекочет старая подруга Смерть. Я даже, когда питаюсь, то действую аккуратно, редко довожу "дело" до конца.

Жалость?

Ха. Идиоты!

Быстрее я брезгую, чем жалею этих ублюдков.

Это то же самое, когда Вы оставляете в живых таракана, но лишь потому, что не хотите совершать убийство, либо жалко запачкать его внутренностями вещь.

Или как с комаром: сколько раз Вы жалели обои или потолок, и лишь по этой мелочной причине отпускали уродца на волю, оставляли его в живых?

Вот-то то же и оно.

— Мамаша, может, Вы заткнете это орущее радио?

— Да что вы себе позволяете? — забрюзжала, подобно крышке на кастрюле, бабка у меня за спиной. — Как Вы можете так выражаться?

— Эй, старуха, лезь в свой вагон, нырни под полку и спрячься там до утра, ибо нечего учить того, кто в два раза, — кхм, старше, — умнее тебя.

— Нашелся мне умный! Понарожали, понаплодили, выбросили, не воспитав. И теперь мир катится ко дну. Ух, и чего такого не утопить еще в детстве?

— Да такие же, как и Вас, воспитывали. Такие, как Вы, топили — но выкарабкался. А дальше за мать — общество, общество эгоистов и придурков! ТАКИХ КАК ВЫ! А грубость… грубость и ненависть, моя — накопительная, а не кем-то привитая.

— Сумасшедший!

— Вали давай! — … пока жива.

(Мария и Рене)

— Вот придурок разорался!

— Кто бы говорил?

— Мария, может, уже хватит меня оскорблять? Хватит на меня набрасываться? Я терплю, но до поры, до времени.

— Кому, как не мне знать… Долгосрочность твоего золотого терпения!

— Тогда прошу, успокойся! Какой там у нас вагон?

— Девятый. Нумерация с головы поезда. Так что нам как раз за тем "придурком", назад.

— Угу…

— А-а-а, уже объявляют об отправлении, Рене, давай двигайся быстрее!

— Не уедут без нас!

— Кто сказал? Великий Бог?

— Мария, Мария…

— Документы? Билеты.

— Вот, возьмите, — мило улыбнулась я проводнице.

Невысокого роста молодая девушка, лет двадцати пяти. Голубоглазая блондинка, и если бы не эта форма — можно было бы ее спутать с фотомоделью из журнала. И что такие забывают в бессонных ночах на железных путях?

— Третье и четвертое место.

— Спасибо.

Да уж, Рене никогда не отличался джентльменскими привычками. Так что не удивительно, что свою огромную, неудобную сумку я затаскивала в вагон сама, и при всем этом жалком деле, приходиться удерживаться на маленьких ступеньках.

Хотя нет, может тот факт, что мой кавалер пропустил даму "вперед", и стоит расценивать, как проявление уважения и всей той чепухи, о которой я так много мечтаю?

Ай, еще одна ступенька… Вдруг кто-то схватил меня за руку, за ту самую, которой я тянулась куда-то вперед, пытаясь поднять выше сумку и наконец-то бросить свою мучительную ношу на пол тамбура. Напористо, ловко дернул на себя, тем самым в мгновение помогая мне легко забраться в вагон.

Робкий взгляд вверх.

Передернуло. Передо мной стоял тот самый "крикливый придурок".

— Спасибо, — едва слышно прошептала я…

Высокий, плечистый, харизматичный, голубоглазый брюнет вдруг мило улыбнулся:

— Не за что.

Покраснела.

Робкий взгляд в пол и быстро втолкнулась в проход.

Ведь уже сзади злобно пыхтел мой Рене.

И пусть бы только увидел мое смущение, мою реакцию на этого красавчика — в миг бы придушил, и его, и меня…

Понравился… И что? Разве это что-то значит?