Невозможная (СИ) - Шнайдер Анна

Аннa Шнайдер

Невозможная

1

Эн

Только в сказках после «и жили они долго и счастливо» можно ставить финальную точку. Окончательную и бесповоротную. И так ведь понятно, что всё будет отлично, что ещё вам нужно, читатели?

Поэтому я и не любила сказки. В них один сироп и ни капли правдоподобности. Над «долго и счастливо» необходимо усердно работать, не ленясь и не оправдываясь, и делать это вместе. Вдвоём.

Мы с Бертом начали работать над нашим «долго и счастливо» с первого дня совместной жизни, когда я примчалась к нему после разговора с императором. И работа эта была сложной, несмотря на наши искренние чувства друг к другу. Сложной во всём — начиная от занятий магией, на которых Берт был вынужден вновь учиться колдовать, как дети учатся ходить; заканчивая его нежеланием ночевать со мной в одной кровати до принятия закона о титулах и нашей свадьбы. Я была категорически не согласна с этими приступами благородства поначалу, но потом…

Я не помню точно, в какой момент вдруг сообразила, что Берт пытается таким образом сохранить самоуважение. Он, потеряв магию, любимую работу и возможность быть тем, кем хотел быть с детства, находился в состоянии самоуничижения. Он был дезориентирован, как был бы дезориентирован любой человек, неожиданно вынужденный заново всему учиться и менять профессию. Берт не отчаивался, старался не унывать, и вообще вёл себя так, что я гордилась им каждую секунду. Но он считал, что пользуется моими знаниями и умениями, и не желал пользоваться ещё и телом, не имея на него официальных прав. Что-то подобное он говорил каждый раз, когда я пыталась настаивать, и я сердилась и обижалась, но в итоге осознала, с чем это связано. И перестала уговаривать его.

Мы тренировались почти каждый день, невзирая на другие дела — после зимних каникул Берт вновь начал исполнять обязанности ректора Высшего магического университета Грааги, а я по-прежнему трудилась в Императорском госпитале и писала магистерскую работу вместе с Байроном Асириусом. После переломного открытия, что родовая магия способна влиять на восстановление энергетического контура, а заодно и физиологических повреждений, дело пошло в гору. И я бы, наверное, летала на крыльях счастья после всех наших с Асириусом совместных опытов, если бы не Берт.

Ему не помогало ничего, что я пыталась применить. А я пыталась, в том числе и после Дня Альганны. Штудировала книги в библиотеке университета и даже пролезла в дворцовую библиотеку, причём получив туда направление от недовольно пыхтящего Берта — он сам подписал необходимые бумаги у Арена, учитывая моё нежелание встречаться с императором.

Нет, я больше не злилась на его величество. И не ненавидела. Как можно ненавидеть человека, который осознанно рисковал собственной жизнью, чтобы принять многострадальный закон о титулах? Столько поколений императоров до Арена сидели на троне и отводили глаза от происходящего, лишь углубляя конфликт между аристократией и нетитулованными. Они ничего не хотели делать, потому что их это не касалось. Какая разница тому, кто носит фамилию Альго и обладает самой могущественной в нашей стране родовой магией, до множества магов, вынужденных мириться с несправедливостью, платить налоги за дар, унижаться на работе перед аристократами, иметь многочисленные ограничения по медицинскому обслуживанию и другим социальным благам? Правильно — никакой. «Аристократии — всё, нам — ничего!» — возмущался Рон, и мы с ним были уверены, что ситуация не изменилась бы к лучшему, если бы не Арен.

Как я могла продолжать ненавидеть его? Разумеется, у меня это больше совсем не получалось. Но и видеть его величество лишний раз совершенно не хотелось. Видеть — значит, вспоминать, что он когда-то сделал, и болеть неприятной мыслью о том, что Берт ничего не знает, и никогда не узнает. Я не стала бы рассказывать ему о «проверке» императора и его желании сломать меня, даже под страхом смерти не стала бы. Однако эта тайна причиняла мне неудобство, как мозоль на пятке. Вроде бы и ходить можешь, но неуютно…

И я постоянно чувствовала себя виноватой перед Бертом за неё. Несмотря на то, что изначально у меня не было выбора: Арен поставил печать молчания, запретив мне рассказывать о той ночи.

Но потом всё изменилось, и мне пришлось делать этот выбор.

2

Эн

В тот день, когда Арен снял с меня свою печать молчания, я вернулась домой поздно. Для последних дней это было нормально: нам всем оказалось не до отдыха, в том числе Берту, который был вынужден усмирять разбушевавшихся студентов. Но, в отличие от всех предыдущих вечеров, я чувствовала себя почти счастливой оттого, что у нас получилось вернуть Софию Тали. Девушка, спасшая принцессу Агату, заслуживала жизни. Желательно, счастливой, но это уже от меня не зависело.

Я была взбудоражена. И не только успехом своего сомнительного предприятия, но и тем, что неожиданно, увидев сидящего на диване в библиотеке Берта, вспомнила о снятой печати молчания…

— Ты ужинал? — спросила я с неловкостью и, подойдя ближе, погладила мужа по коротким тёмным волосам. Сбоку, возле корней, виднелся белый шрам — напоминание о том дне, когда Берт шагнул в Геенну. Такие шрамы были рассыпаны по всему его телу, тонким рисунком расчерчивая кожу — теперь я это знала. За месяц нашего брака с Бертраном Арманиусом я изучила его тело во всех подробностях.

— Нет, — вздохнул Берт, перехватывая мою руку, и прижался к ней щекой. — Ждал тебя. Ты опять поздно, но я и сам недавно пришёл.

— Снова драки?

Муж покачал головой.

— Нет, просто стычки и ссоры. И в целом… Такое впечатление, что университет в последнее время находится не на обычной ровной земле, а на вулкане. Малейшее слово — и будто на воздух взлетаем.

— Зато тебе не скучно, — засмеялась я, наклонилась и поцеловала Берта. — Пойдём на кухню, приготовлю что-нибудь.

Я любила совместные вечера с Бертом. Впрочем, не только вечера — я любила с ним всё без исключения. Но теперь, именно сегодня, наше время оказалось чуть подпорчено моими постоянными мыслями о снятой печати молчания.

И я почти не слушала рассказы мужа о творящимся в университете безобразии. О моих госпитальных делах Берт даже не спрашивал — ещё в первый день, когда Арен принёс на руках Агату, опутанную абсолютным щитом, в который превратилась София, я сказала мужу, что речь идёт о государственной тайне и я совсем ничего не могу сообщить.

— Кто бы сомневался, — хмыкнул тогда Берт. — Там, где появляется Арен, тут же возникает какая-то тайна. Он уже поставил на тебя печать или ещё нет?

— Пока нет, — ответила я тогда, помедлив. Я ждала, что поставит, но император не сделал этого. Даже наоборот… снял одну…

Удивительно, но если раньше на меня давила невозможность говорить о случившемся, то теперь я страдала из-за возможности, но нежелания говорить. Я будто балансировала на канате. Что перевесит? Возможность или нежелание?

Арен решил оставить мне свободную волю, но в итоге только добавил проблем. Впрочем, я всё равно считала, что он поступил правильно.

— Ты сегодня какая-то рассеянная, — сказал Берт, когда мы уже сидели в столовой и заканчивали ужин. — В облаках витаешь. Точно всё в порядке?

— Абсолютно, — я постаралась улыбнуться. — Просто в госпитале произошло почти чудо. А может, и не почти — просто чудо.

— Кто-то когда-то говорил мне, что чудес не бывает, — пошутил Берт, и я засмеялась.

— Не чудес, ты путаешь. Невозможного. Невозможного не бывает!

— Протестую! — муж схватил меня в охапку и под тихий смех перетянул к себе на колени. — Ты — невозможная. Самая невозможная на свете! Моё чудо!

Берт начал целовать мою улыбку, и я, отвечая на его поцелуи, приняла окончательное решение: пусть то, что было между мной и Ареном, навсегда останется только между нами.