Зов (СИ) - Самарская Юлия

Юлия Самарская

ЗОВ

Часть 1. ГЛАС ВОЛКА. БАШНЯ.

Жрец в пыльном балахоне неторопливо поднимался с новым послушником по крутой винтовой лестнице на верхушку башни. Их ждали. Каждый из служителей Совета Серых уже сидел на своем установленном месте в специальных нишах в полу. Мальчик неуверенно озирался по сторонам. Яков знал, что обряд посвящения проходят лишь избранные обитатели Храма, но какова дальнейшая судьба посвященных никто никому не объяснял. И никто не возвращался. Где-то высоко на башне глухо звенел колокол, растревоженный Ветрами Верхнего Яруса.

– Мы уже близко, давай же! – жрец почему-то торопился и тянул его за рукав вверх.

Сердце подсказывало, что что-то не так, беспокойство внутри тела никак не утихало. Якову почему-то мерещились странные клацанья и хищные, скорее даже голодные, взгляды из-под капюшонов Серых.

«Это всё из-за свечей, которые тускло мерцали и создавали дивные тени. Это всё виноваты байки, услышанные в храмовых коридорах, что на Верхнем Ярусе живут призраки. Это наверняка всё выдумки тех, кто завидует сновидящим, ведь благодаря своим необычным снам я был избран», – рассуждал Яков

Всё произошло быстро, слишком быстро, чтобы успеть, даже вздохнуть. Свечи нервно вздрогнули, темный капюшон, появившийся, будто из ниоткуда, рядом с Яковом шепнул: «Беги!» и оттолкнул его к выходу из Башни. Яков помчался, не думая ни о чем, вниз по ступеням. В спину дышала смрадом смерть.

Это ошибка, наверное, это очередной сон, сейчас я проснусь... Почему-то из-под капюшонов служителей Храма вынырнул ужас. Темный капюшон, отбиваясь от серых мерзких существ, догнал его и толкнул к узкому окну-бойнице – «Прыгай!». Яков, не боролся со страхом, он прыгнул, ведь это же всего лишь сон. Он не упал в туманную бездну Мирозданья за стенами Башни, его как будто удержала невидимая рука-сила, а потом резко сжала в комочек и выбросила в лес за пределы Храма.

«Не стой! Беги!», Яков уже думал, что сейчас проснётся, но сзади его догонял очередной кошмар. Кентавр… Нет, всё в этом существе было злым и неправильным. Это был антитотем Кентавра, его темное Альтер эго. Яков бежал, виляя между деревьями как дикий кроль, вдруг сзади волны неведомой силы отбросили его в дерево. Темный капюшон наклонился над сновидящим и сознание Якова померкло.

. . .

По руке пробежались нежные и липкие нити паутины. Яков открыл глаза. Странное тощее существо сидело рядом на сыром смарагдовом моховом ковре и покачивалось из стороны в сторону, будто в трансе. Огромные фосфоресцирующие глаза-плошки, не отрываясь, смотрели вглубь Якова, а паутинки вокруг, похоже, были у этого странного создания или руками… или щупальцами… или шерстью. Кожу начало покалывать в тех местах, где существо прикасалось своими нитями. Яков закрыл глаза и провалился опять в темный тоннель, услышал перед падением в темноту нашептывающий успокаивающий голос:

– Súbsta, precór, paulúm, festínas íre viátor, Ét mea póst obitúm rogántis cóncipe vérba.

– Остановись, я прошу, – ты слишком торопишься – путник, внемля по просьбе моей моему посмертному слову.

– Трама, здесь вообще бывает рассвет?

– Ш-ш-шёлковое солнце пронзает болотные травы и уходит в страну грёз и сновидений. Лес-ш-ш качается, но не умирает-ш-ш-ш. Мир тонет в хлопанье крыльев-ш-шшш…

– Трама, опять ты за своё, болотный паук… Я всего лишь спросил, когда будет светло…

– В ш-ш-ш-штольнях миров свет ищет проводника… шшш…

Медведь был проводником. Проводником между мирами. И был лишь один мир, куда он мог провести людей без жертв – Терра. Он также хранил этот островок людей от обитателей других миров, поэтому Терра была последней тихой гаванью мироздания. Но что-то менялось в паутине миров, Трама предсказывал это давно, но мало ли что болтает этот ветхий паук-лекарь.

1. ПРЕДДВЕРИЕ

Гор опять видел, как она спускалась с Дворцовой Горы. Каждый день, практически в одно и то же время, он слышал тихий шепот трав под ее ногами, шелест хрустящей ткани и мягкий звон колокольчиков в ее волосах, цвета серого пепла, где крохотными звёздами сверкали весенней зеленью хризолиты. Она приходила и молчала, слушая рёв пламени и гром его молота в кузнице. Однажды она принесла сверток выбеленного льна и оставила его незаметно возле наковальни. Молоко, хлеб и сыр. Гор злился «Как дикого зверя подкармливает…», но молча, разворачивал и ел. Нет, проблем с добыванием пищи у него не было – молотобойцу каждый в деревне готов был отдать последнее, ведь он был жизненно необходим селению.

Она исчезала в сумеречном тумане, как будто сон на рассвете, как только незримый колокол глухо бил вечерний набат на Дворцовой Горе. Давно разрушенной Дворцовой Горе…

И всё-таки он ждал её, не признаваясь даже самому себе в этом. Потому что однажды она не пришла. Он обрушивал на наковальню весь свой гнев и возможно… страх и разочарование. Раскаленная сталь шипела, плевалась, жалила искрами, противилась, но ковалась под его молотом. Оружие, выходящее из-под его руки, не знало себе равных. Но для него это был всего лишь способ уйти от своей сущности. В пылающем горниле печи он сжигал своё прошлое, своё будущее, своё настоящее, свою память, свою горечь и свою жизнь. Дни шли в тумане и огне, сумерки смешивались с ночной мглою и выливались в рассвет, и вдруг он впервые услышал мягкий звон колокольчиков… Иногда она с ним говорила, не требуя взамен ответа, не ждала взаимности, просто рассказывала о жизни на Дворцовой Горе. Прислонившись к притолоке, она делилась скромными событиями дворцовой жизни. Казалось, что это обычные люди и обыденные проблемы. Однажды, Гор даже усмехнулся вслух:

– Небось, твои мамки-няньки пекли хлеб, а ты сюда принесла.

– Да, я не пеку хлеб, и не делаю сама сыр, но пряные травы для лепешек я собираю сама и молоко тоже. Конечно, приходится делать это рано утром, чтобы никто не увидел. Не приветствуется, чтобы послушницы Храма выходили за Врата. Жизнь и предназначение жриц в отшельничестве и служении Совету Серых. После посвящения путь за Врата нам закрыт. А пока я так люблю гулять по шёлковой душистой траве, умываться в утренней и вечерней росе, слушать песню ветра и дождя в открытом поле. Я часто вижу зверей из леса, и они такие… такие живые! – Эльза рассказывала так непринужденно, что если закрыть глаза, думал Гор, то можно подумать что это прибежала одна из деревенских девчонок, которые часто парочками ходили, хихикали и заглядывались на дом кузнеца. Но никто из Деревни не мог позволить себе приблизиться к обиталищу Богов. Люди жили в тени неведомого, манящего к себе величия, но врата были закрыты для смертных со времен последней войны с Чернокнижниками. И лишь кузница стояла на меже этих двух миров.

– А еще… Лиловое Поле… Я слышала тайком от редких путников, что оно также прекрасно, как и загадочно. Говорят, что только древние душистые степи Ферамагрити были прекрасней него. Но оно так далеко… – девушка замолчала. Темнело. Она накинула глубокий серебристый капюшон и тихо растворилась в сумерках...

Никто не знал, откуда он появился, он просто пришел со стороны гор и поселился на Меже. Нелюдимый горец со стальными глазами и пеплом в волосах, но всё же он был молод. Его лицо не покрывали морщины старика – лишь несколько глубоких шрамов на брови, как следы когтей. А тело, казалось, было из стали, которую он ковал день и ночь. В поселении даже шептались, что он изгнанный бог, уж очень он не походил на обычного смертного человека…

Сегодня была темнейшая из ночей. Сжимая челюсти, он сквозь сон слышал вой волков, стая звала его. Его время пришло, но он отказался от своего предназначения уже давно, это не его дело, и это не его стая… Но стая настойчиво звала.

Когда Эльза вновь появилась у его порога, спустя многодневное отсутствие, он испытал что-то сродни облегчения. Неужели он ждал ее? Она странно смотрела в никуда и молчала.