Горничная для Мага (СИ) - Богатова Властелина

Горничная для Мага

Богатова Властелина

Глава 1

Фабиана

«Её цена высока», — стучала набатом в голове фраза дядюшки, от которой Фабиану выворачивало наизнанку.

«Хочу её»

«Сколько?»

«Семьсот золотых»

Коридор, в который Фабиана выбежала, расплывался, глаза жгло от проступающих слёз, девушка подобрала подол юбки, побежала вперёд, гулко стуча каблуками по деревянному полу. Добежав до своей комнаты, зло толкнула двери и вбежала внутрь. Хлопнув створкой, ринулась к столу, одним рывком смахнула с него чайный сервиз, который с грохотом полетел на пол. Глубоко дыша, Фабиана оперлась руками о столешницу и смежила ресницы, пытаясь унять яростно клокочущее сердце.

— Подлец! Какой же подлец! — шипела она.

В следующий миг Фабиана всхлипнула, но тут же заставила себя не плакать. Новый приступ гнева охватил девушку снова, она схватила вазу из годионского стекла со свежими, нарезанными утром служанкой розами, замахнулась в стену и застыла. В голове что-то щёлкнуло. «Что она делает? Всевидящая, что она делает?» Фабиана глянула на разбросанный сервиз на полу и задержала дыхание.

«Это не я», — отозвалось эхом в голове. Она — всегда примерная, скромная, послушная, добродетельная, отзывчивая — никогда не была такой разгневанной, разъярённой до душного жара в груди. Просто… Просто Фабиана никогда не испытывала всю глубину отчаяния.

Как он мог!? Фабиана думала, что дядя — единственный родственник, который так бережно заботился о ней всю жизнь, любил, опекал, дарил тепло — вдруг в одночасье оказался предателем. Чужим. В груди заныло. В ответ своим чувствам Фабиана нахмурилась. Теперь этот родной человек отдаёт её замуж за этого старикана! Нет. Не отдаёт — продаёт, как вещь! Как товар! Как рабыню! Выставляет вон из её собственного дома!

«Семьсот золотых» — Фабиана горько усмехнулась.

Что ужаснее всего, дядюшка давно планировал избавиться от них — от неё и брата. Давно замыслил, едва только не стало О-Лидэров. Фабиана зажмурилась, сглатывая ком, понимая, что дядя хочет присвоить всё их наследство себе. Все эти вещи её родителей, которые обогревали, которыми она дорожила с детства, теперь всё это Витор, этот лжец, хочет отнять у них.

— Ненавижу! — шикнула зло сквозь зубы.

В груди сдавило, и сложно было понять, что Фабиана испытывала — боль? Предательство? Ярость? Всё вместе.

Крепче сжала вазу и со всего маха швырнула ее в стену. Дорогое стекло лопнуло, взорвалось голубыми искрящимися осколками и брызгами воды.

— Ничего у него не выйдет. Я приняла решение. Я ухожу. УХОЖУ!

Она уйдёт сама, сбежит, но не позволит, чтобы об нее вытирали ноги, отдавали за старика с трясущимися руками, у которого, между прочим, молодые сыновья её возраста. Немыслимо!

Фабиана кинулась к шкафу, выгребая из ящичков ценные вещи: украшения, деньги, документы, всё, что было и осталось у неё в личном пользовании. Сгребла всё в охапку, вернулась к столу. Расстелила кружевной платок и выгрузила всё на него, связала в узел.

Фабиана могла бы подождать, отправить весточку брату, дождаться ответа, его личного визита, но сколько пройдёт времени?! Он не успеет, дядюшка благополучно выдаст её замуж и скажет, что она по доброй воле была на это согласна. Будет поздно. Потому нужно действовать решительно и быстро.

Торопливо спрятала узел за пазуху.

— Фабиана! — раздался мужской бас позади.

Девушка вздрогнула и развернулась, натягиваясь струной. Строгий тяжёлый взгляд мужчины скользнул по разбросанному сервизу и подтёкам на стене.

— Я вижу, ты не рада.

Сердце пропустило удар. Не рада? Ха! Фабиана едва сдерживала себя, чтобы не вылить всю ярость и обиду, но усилием, так что её затошнило, подавила это желание.

Улыбнулась, но улыбка вышла фальшивой. Ну и пусть! Какая теперь разница?!

— А как вы думаете? — голос предательски дрожал от напряжения, даже горло сдавливало в спазме, но Фабиана продолжила: — Вы моим родителям дали обещание над надгробной плитой заботиться о нас, и насколько исполняете этот долг, ведомо только вам, — очень хотелось призвать его к раскаянию.

Но нет. Витор гневно сузил глаза, в которых заиграло холодными искрами раздражение.

— Да, я забочусь о тебе как о собственной дочери и думаю, что в этом союзе ты станешь счастлива, — бесстрастно отпарировал Витор.

Яд презрения всплеснул где-то в горле, и девушка едва подавила горький смешок.

Бессмысленно. Он считает, что поступает разумно, правильно. Оставалось только надеяться, что тех денег, что заплатил ему эрн Груно, не хватит, чтобы заглушить голос совести, и она рано или поздно съест его.

— Не задерживайся, гость ждёт, — бесцветно напомнил дядюшка, — верю, что ты покажешь себя с лучшей стороны, ведь не зря же я оплачивал твоё обучение все эти годы, — теперь без тени лицемерия заявил он, показывая свои истинные гнилые намерения в обидных до слёз словах, от которых подкосились ноги.

Фабиана скорбно промолчала, в полной мере чувствуя свою беззащитность. Ощутила её ещё острее, когда он вдруг приблизился. Мужчина был намного выше, имел высокий лоб, выпирающие скулы, тонкие скупо сжатые губы и крупные крылья носа. Он поддел подбородок девушки пальцами с аккуратно подстриженными ногтями, заставляя посмотреть на него. В серых глазах вдруг вспыхнуло презрение, ревность и что-то ещё — Фабиана не успела понять.

— Вся в мать, — вдруг выплюнул он.

Девушка содрогнулась, будто Витор этим тоном осквернил память матушки. Будто в этих словах скрывалось что-то большее, чем просто ненависть. Дёрнулась, отшатываясь, выказывая всё своё омерзение, кривя губы, но со стороны она загнанный в угол зверёк, слабая и беспомощная. И это было так.

Витор небрежно ухмыльнулся, бросая на нее до глубины колкий звериный взгляд, сбрасывая маску и показывая всем своим видом, насколько она ему безразлична, насколько чужая. Как же Фабиана обманывалась всё это время, считая его родным! Этот человек совершенно для неё чужой, корыстный, бездушный, алчный подлец, готовый продать душу за мешок монет. Фабиана пристально смотрела замутнённым взглядом мужчине в спину, пока дверь за ним не захлопнулась. Её всю трясло. Она чувствовала себя в ловушке. Сбросив наваждение, хрустя каблуками по стеклу, подступила к постели. Рывком сдёрнула одеяло и простыни. Скрутила их в канат и перекинула через оконную раму, крепко привязав к железной жерди, на которой держались горшки с её любимыми фиалками. Убедившись, что всё держится крепко, забралась на подоконник и, ухватившись за «канат», с лёгкость принялась спускаться. В пансионе она научилась не только вышивать гладью и исполнять ноты, но и, поддерживая форму, верховой езде.

Наконец, настигнув земли, девушка спрыгнул на траву, растёрла зудящие ладони, расправила складки и, поправив причёску, пустилась почти без оглядки в сад, выбирая потаённые тропки, чтобы случайно не наткнуться на садовника. Уже через пару минут она настигла бетонной стены, поросшей диким плющом, пошла вдоль неё и вскоре оказалась у кованой дверцы. Выдернув из волос шпильку, взяла покрывшийся утренней росой замок. Открыть его было несложно, в детстве Фабиана проделывала этот трюк множество раз, когда они с братом убегали от гувернантки играть с другими детьми у старых мельниц. Правда, после им доставалось от родителей. Фабиана отринула прочь далёкие воспоминания, когда матушка и отец были живы.

Замок щёлкнул. Сбросив цепь, Фабиана, оглядевшись по сторонам, скользнула за дверь. Шла быстрым шагом, иногда пускаясь в бег, преодолевая густые липовые рощи. Платье становилось от травы мокрым и тяжёлым, но ей было всё равно. Главное — оказаться как можно дальше от усадьбы О-Лидэр.

— Я ещё поборюсь за своё наследство, по праву принадлежащие мне и Та́нору!

Танор на год младше Фабианы, он служит в гвардии королевства Вальштора и занимает особую должность в обороне. Брата Фабиана не видела с того мига, как отправилась в пансион, точнее, её отправил дядя, чтобы спокойно управлять делами своего погибшего брата. Прошло уже восемь лет с того мига, как она видела любимого Танора. Но Фабиана никогда не забывала о младшем брате и слала ему письма на годовые праздники, безумно скучая. Танор не всегда отвечал, но это и понятно, он сильно занят и часто бывает в разъездах. Иногда он отвечал, и пусть эти письма были короткими и немногословными, но всё же безмерно радовали.