Раутборд Шугар - Сладость мести

Живописные фрески были обрамлены массивными золотыми рамками, на которых резвились круглолицые позолоченные ангелочки, пускавшие в свете утреннего солнца зайчиков по всей часовне. Такие же беломраморные ангелочки высовывали любопытные носы из позолоченных гротов или свисали с капителей высоких мраморных колонн, поддерживающих единственный широкий арочный проход к апсиде, оставляя открытым взору пышное, выполненное в стиле рококо распятие.

Кингмен Беддл сидел на четвертой от алтаря скамье, откуда мог свободно разглядывать диковинные шляпы трех главных участниц сего действа. Баронесса Фредерика фон Штурм представила на обозрение чудовищную, словно сошедшую со страниц фантастической книги доктора Сьюсса, шляпу трубочиста. Цилиндр был золотым, как и массивные ангелы над головой, и обернут два раза гигантским тюлевым шарфом, причудливо завязанным сзади и свисающим до земли, как свадебная вуаль королевы. На полях шляпы были прикреплены первые игрушки маленького барона: крохотные серебряные самолеты, парусники и автомобильчики, часть из которых свисала с полей, напоминая подвесные конструкции-мобили скульптурных работ Александра Колдера. Флинг, проявив большую скромность, взгромоздила на голову громадное колесо, будто от телеги, из ярко-оранжевой соломы, футов трех в диаметре; свисающие с него гирлянды из свежих эдельвейсов и бледно-розовых роз лишь подчеркивали безупречный профиль хозяйки. Надменнейшая в этой троице — Сириэлл де Реснэ — с большим риском для жизни окружающих удерживала на голове шляпу от Филиппа Моуделя — плетеную конструкцию в несколько футов высотой, ярко-красного цвета, украшенную фантастической комбинацией из перьев марабу. Шляпа эта чуть-чуть не доставала до новорожденного Христа на потолке часовни.

Ни «мать» в головном уборе от Кутюрье, ни обе крестные за все время церемонии не удосужились даже прикоснуться к младенцу, юному Вильгельму Фредерику фон Штурму. Вместо них дюжая молоденькая немка в венке из белых цветов, вплетенных в волосы, с восхитительным достоинством и скромностью прижимала наследника барона к крутой, пышной груди. Няня-кормилица, и — как уже выло известно Флинг — мать родившегося в чашке Петри сына барона. Малышка-барон казался ослепительным в своем белом пикейном крестильном платьице с расшитым воротником и рукавами из тяжелых шелковых лент. В этом платьице крестили всех новорожденных семейства фон Штурмов. Украшенный изумрудом византийский крест, висящий сейчас на розовой шейке младенца, надевали на всех мужчин-наследников, которых крестили в этой часовне аж с 1790 года. Изысканное платьице для «сыночка Фредди» стоимостью в несколько сот долларов, купленное Флинг в магазине «У кота в сапогах» на Мэдисон-авеню в Нью-Йорке, так и лежало в коробке нераспакованное среди прочих подарков, преподнесенных младенцу. Чета Беддлов недооценила, насколько прочны традиции немецкой аристократии. Особенно семьи Вольфганга фон Штурма, эксцентричного, но в то же время фанатично преданного семейным обычаям.

— Ну, не скандал ли это? Нет, вы видели что-нибудь подобное? И мы, по-вашему, должны все это покорно сносить и петь им осанну? — шептала в ухо Кингмену Оутси Уоррен. Что за скандал она имеет в виду? Скандал с этими шляпами? Забавный скандал с крестинами законного наследника, рожденного от двух мужчин? Его больше волновал скандал с пилотами из «КИНГАЭР», бастующими, пока он сидит себе в четвертом ряду в швабской часовне, поневоле став действующим лицом этого «безумного чаепития», где есть и шляпник, и мартовский заяц, и соня, и Алиса. Боже, какой еще скандал? Скандал с сыном Аврама Исаака, ослепленным и покалеченным безжалостными заимодавцами из Японии, которым сейчас должен сам Кингмен? А может быть, она о том, что через пару недель ему надо платить первый процентный взнос, и все это ради того, чтобы удержать свою бастующую авиакомпанию?

— О чем ты, Оутси? — прошептал Кингмен. Оутси была ближайшей подружкой Бидди Солид, но главное — женой Билла Уоррена, владельца «УЭСП» и председателя «Марин Мидленд Морган», второго по величине банка Нью-Йорка, в числе многих других отказавшегося протянуть руку помощи «КИНГАЭР УЭЙЗ». Что делать, слишком рискованный проект для старого добропорядочного банка.

— Нет, Кингмен, в самом деле! — Оутси сидела без шляпы и козыряла своим ранним загаром. — Флинг, конечно, хороша, пальчики оближешь, это так, но остальные…

Оутси приподняла голову, чтобы получше разглядеть первые три скамьи, где сидели европейские коронованные особы, султан, президенты и премьер-министры ряда европейских стран и почти все индустриальные короли Европы.

— Тебе следовало сидеть там! Тем более что Флинг — крестная, и какая крестная! — Оутси выпучила глаза, как при базедовой болезни. — Мы-то сами здесь лишь потому, что барон только что поместил два миллиарда в банк моего Билли, и Билли сказал, что если бы даже барон прижил законного наследника от горного козла, мы бы все равно обязательно присутствовали на крестинах.

Кингмен вежливо кивнул Билли через голову Оутси.

— И, разумеется, я обещал Сьюки подробно описать все запланированные по случаю празднества мероприятия. А что ты думаешь о Сириэлл де Реснэ и недавнем решении суда?.. О, взгляните, это уже султан! Не правда ли, он восхитителен?

— Сириэлл де Реснэ? Это которая же? — спросил Кинг рассеянно.

— О, это та, в шляпе, которая держится как большая птица марабу. Ну, конечно! Сириэлл была помолвлена с бароном до его недавней… э-э-э… женитьбы. Вообще-то бабенка не промах. Она только что выиграла судебную тяжбу, которая длилась несколько десятилетий, и теперь названа единственным душеприказчиком всего движимого и недвижимого имущества своего деда де Реснэ. Ну, знаете, Ван Гон, Монэ, Реснэ! Прибрала к рукам две сотни бесценных полотен, но при этом ни цента в кармане! Придется продать кой-что из свалившегося на нее наследства. Могу себе представить, что это будет! Она уже успела с превеликим трудом получить заем из банка Билли под залог некоторых своих полотен. Но это так, кстати. Не сомневаюсь, что теперь, после победы на процессе, она начнет распродавать картины по полдесятку в год. Боже, какой, однако, скандал!

Ребенок, лоб которого священник только что окропил святой водой, начал жалобно плакать. А Оутси без удержу трещала Кингмену на ухо:

— Последнюю из больших работ де Реснэ, выставлявшихся на аукционе, если помнишь, купил какой-то япошка. Пятьдесят два миллиона долларов.

Кингмен помнил.

— А теперь Сириэлл — законная наследница всей коллекции. Заграбастала целую кучу шедевров. Директора музеев днюют и ночуют у ее порога. Все, что я слышал о ней, просто отвратительно. — Оутси всегда отличалась высокой нравственностью. — Билли, собственно, и не рассчитывает на возврат займа. Он гораздо охотнее заполучил бы имущество де Реснэ.