Развод по-турецки или постучись в мою Тверь - Джесси Блэк
— Я не был на рынках, так что… — Эмре пожимает плечами, но я не даю ему договорить.
— Мы сами съездим на рынок, бабушка. У меня есть интернет и карта Стамбула.
И я, задрав нос, отворачиваюсь от него, чтобы съесть блин, от которого Эмре тактично отказывается в пользу овощного салата, который сам принимается делать, а потом уходит есть в сад.
Сноб! Блины ему наши не нравятся.
— Невкусные-то? Или сладкие сильно? — переживает ба, но я ее в обиду не дам.
— Не переживай, бабушка. Он просто жареное не воспринимает своим нежным богатым желудком. Козел, что с него взять? Вот и питается травой да помидорками.
Бабушка закашливается, а потом начинает смеяться.
— Вот уж точно.
Но когда Эмре оборачивается на наш смех, мы только машем ему.
— Дорогой! Эмре, сынок! — слышу вдруг с улицы и застываю, как вкопанная. — А это кто, новая горничная? Или ты флориста все-таки нанял, как я просила?
Лучше бы это была Элиф, с ней я хотя бы знакома. Но нет. Все гораздо хуже, потому что на подъездной дорожке стоит внедорожник. Из которого только что вышла мать Эмре Демира.
О-о.
Глава 9
Ух, что начинается.
Моя мама не знает турецкого, но что-то чувствует с первых секунд: в надменных интонациях матери Эмре или в высокомерной позе, но она тотчас упирает руки в бока и гордо задирает подбородок.
О-о.
— Нам лучше поспешить, — шепчу бабушке, которая и без того уже семенит следом за мной.
— Сынок, почему эта женщина так на меня смотрит? — слышу вопрос и ускоряюсь, потому что да — моя мама в гневе страшна. И лучше бы не начинать времяпрепровождение в Стамбуле с таких крупномасштабных конфликтов. Даже если мы все приехали дружно разводиться.
— Наташа! Я знаю, что она обозвала меня прислугой! Я смотрю сериалы и знаю слово “горничная”! — мама, крича мне, называет слово и притопывает ногой. — Пусть извинится!
— Мама, мама, — с ходу пытаюсь ее успокоить, пока она не бросилась выяснять отношения врукопашную. Мою маму очень тяжело разозлить и вывести из равновесия, но и у нее есть триггеры.
Те несколько лет, которые ей пришлось работать, убирая по вечерам квартиры, чтобы помочь мне деньгами на репетиторов для поступления и все такое, она не забудет никогда.
— А кто это еще? Эмре, что у тебя за гарем? — мама Демира продолжает болтать на турецком, пока Эмре стоит с ноутбуком между ней и водителем и просто… молчит. А она возмущается, пока не встречается со мной взглядом.
Черт. Она меня узнает — нет никаких сомнений, достаточно всего одного взгляда.
— Ты.
Это звучит тише. Осторожнее. С удивлением.
Не думала, что она меня запомнит, а тем более вспомнит. Мы виделись всего раз, когда она застала нас в кабинете у Эмре. Ничего такого! Мы даже не целовались. Дверь была открыта. Но я еще тогда по одному ее взгляду все поняла — она знает, что между нами что-то происходит.
Официально нас не представляли. Эмре собирался устроить ужин, где обещал все рассказать родителям, успокаивал, что они у него современные, добрые и очень любят его — а поэтому все поймут, но… как вы уже знаете, до ужина мы не дожили.
— Кто я? — кошу под дурочку, переспрашивая, чтобы потянуть время. Чтобы Эмре отмер и что-нибудь уже сказал, пока мы все тут друг друга не поубивали.
— Жена она его! — выскакивает вперед бабушка, хорошо, что мама Эмре ничего по-русски не понимает. — А это свекровь, поди. Не везет в роду у нас с ними, все мегеры.
— Ба, тише ты. Мам, все хорошо, никто тебя не обзывал, случайно перепутали. Подумали, ты флорист, возишься же с цветами…
— Флорист? — тут же лицо мамы меняется. Ей льстит, что ее приняли за флориста. — Но… как же… а ладно. Так ты представишь нас или нет? Все-таки родственнички.
— Мам, никто не знает, что мы с Эмре…
Я не успеваю закончить предложение, когда Эмре наконец подает голос, и он звучит как гром среди ясного неба.
— Мама, это Наталья. Она приехала, чтобы мы могли развестись.
И снова о-о. Тишина повисает гробовая. Я боюсь даже не то что шелохнуться, но дышать. Не ожидала, что Эмре так просто выложит все, думала, придется сейчас изображать его ландшафтного дизайнера с работницами цветочного фронта. Впечатляет, что сказать. Неужели он за это время повзрослел?
— Р-раз… разводиться? — бледнеет его мама и даже отступает назад. Эмре поддерживает ее за руку, а водитель тотчас ставит за ней кресло, куда она медленно опускается. — Это значит… значит, вы были женаты?
— Мы и сейчас женаты, мама, — спокойно говорит Эмре, не глядя на меня.
— Но… как… когда?
— Это долгая и запутанная история, и я обещаю, что все расскажу тебе позже, хорошо? А сейчас… сейчас давайте просто успокоимся и зайдем в дом. Все, — это, видимо, относится ко мне и моему семейству, потому что он наконец удостаивает нас взглядом.
Я киваю и прошу семью пройти в дом, пока Эмре остается с мамой. Он присаживается на одно колено рядом и что-то говорит ей, пока она мотает головой. “Но как же они”, “вдруг узнают”, “важно”, “конец” — это единственное, что мне удается разобрать, стоя за шторой у окна. Мурашки пробегают от ее отчаянного тона. Что-то не так. Все точнее идет не так, как я думала.
Я полагала, будет скандал. Крики, обвинения. Готовилась отбиваться, как только увидела ее. А когда эта женщина меня узнала, вспомнила про себя все доступные мне оскорбления. И теперь мне стыдно и совестно, потому что меня никто не обидел. Не понимаю, что происходит, но Эмре с мамой явно озадачены не мной. Ну разве что нашим, так сказать, браком.
— Все… все в порядке? — аккуратно интересуюсь я, когда Эмре возвращается в дом. Мама идет следом за ним. Теперь мы смотрим друг на друга иначе.
