Я тебя заберу (СИ) - Коваленко Марья (Мария) Сергеевна Solazzo

— Есть. Только у нас свободный брак. Так что мимо. — Губы Марка изгибаются в кривой ухмылке.

— Тогда зачем вам ребенок? Он не помешает свободе?

— Ты даже не представляешь, сколько всего можно и нужно, когда люди не придумывают друг для друга искусственных запретов.

— Например, трахать все, что движется, направо и налево? — Нужно смолчать, но меня прорывает.

— Какое целомудрие! Интересно слышать такое от женщины, которая вовсю трахалась с Кравцовым, пока его жена нянчилась с детьми и готовила ужины. — Марк обхватывает ладонью мою шею и тихонько сжимает. — Все не могу понять, это двойные стандарты? Или такая стратегия?

— Стратегия?.. О чем вы? — теряюсь.

Даже обидное упоминание Кравцова не способно заставить извилины шевелиться быстрее.

— Тебя тянет ко мне! — Шаталов склонятся совсем близко. Проводит носом по щеке. — Я это чувствую. — Без особой нежности прикусывает мочку уха.

Самое время закричать «На помощь!» и расцарапать мерзавцу холеный фейс. Заслужил! Наговорился!

Но как только я открываю рот, в него проталкивается горячий язык. И мозг отключается окончательно.

Глава 11. Пламя

Ярость — самая острая приправа для страсти.

За девять лет у меня было четверо мужчин.

После Марка долгое время никого к себе не подпускала. Не позволяла даже целовать. Только в конце пятого курса решила попробовать... всего на одну ночь побыть не матерью маленького мальчика, не одиночкой, которая с головой завалена конспектами и подгузниками, а женщиной.

Это был неудачный опыт. Уставшая, невыспавшаяся, я чувствовала лишь, как в меня что-то заталкивают. Насухую, несмотря на прелюдию. Скользят слюнявыми губами по груди. И трясут, словно пытаются выбить душу.

Второй раз не сильно отличался от первого. Хотя к нему я подошла основательнее. Выспалась, купила красивое белье, потратила целый час на парикмахера. Но итог почему-то был тот же.

Странная штука под названием «оргазм» обходила стороной, не замечая красивого белья и стараний партнера.

Вместо того чтобы закричать «О да!», хотелось плакать. А вместо того чтобы остаться на ночь, как и планировала, больше всего на свете хотелось домой. К Глебу. В мою кровать. Туда, где нет экспериментов и насилия.

Из-за двух неудачных попыток на третью я решилась спустя два года. Казалось, в голове ничего не осталось от Шаталова, а тело забыло его ласки. Я была уверена, что обнулилась за долгое одиночество и ничего больше не сможет помешать.

Эту близость я не планировала и не готовилась к ней. Просто позволила себя взять. В красивом отеле. На шелковых простынях. Под шум дождя и хриплое «Ты прекрасна».

Наверное, такой секс можно было описывать в книгах или показывать в романтических фильмах. Мы оба не спешили. Никто ничего не пытался доказать, не давил и не поддавался.

Именно в тот раз я впервые за несколько лет почувствовала себя живой. Не самой счастливой, не самой удовлетворенной, но уже не калекой, способной лишь на слезы в подушку после близости с мужчиной.

На радостях такая связь продолжалась почти три месяца. Чужие квартиры и дорогие отели стали частью моего быта. На дне сумочки наконец поселились презервативы. Однако с первой же болезнью Глеба все закончилось.

Временный любовник не перестал хотеть меня так же сильно. Он не устал ждать, не упрекнул ни единым словом. Что-то перегорело во мне самой. Красивая сказка подернулась дымкой и растаяла. Вместо нее на первое место вернулись семья и работа. А спустя полгода появился глухой на женское «нет» и якобы свободный Кравцов.

С ним все получилось само собой. Он не смотрел на меня как на богиню. Я не видела в нем никакого Ромео. Мы просто трахались. Прямо на рабочем месте. Пару раз — в промежутке между приемами. Один раз — в конце рабочего дня.

Как ни странно, именно с этим эгоистичным, беспринципным типом было почти идеально. Не ныли старые раны, ничего не напоминало о том, как было раньше.

Мне наконец стало легко.

Отдавалась, не думая ни о чем. Брала все, что хотела. На третий раз смогла поверить, что полностью излечилась от своей давней сумасшедшей зависимости. Даже наш разрыв после новости о жене не смог испортить ощущение свободы.

Но сейчас...

Стоит Марку накрыть мои губы своими, мазнуть языком по нёбу...

Слетаю с катушек.

Забываю, что ненавижу этого мужчину всем сердцем. Забываю, как ревела под дверью дома, умоляя впустить. Забываю, как умирала без него днями и ночами.

Тело вспыхивает мгновенно. Ему до лампочки, что творится на душе.

Шаталову даже не приходится снимать с меня платье. Он лишь целует! Агрессивно. Бешено. Как умеет только он. Словно прямо сейчас нас не станет, а я — это все, что ему нужно. И каждая моя клеточка отзывается.

С требовательными движениями языка, со рваными вдохами я будто отхожу от заморозки.

С непривычки тело колотит. Хочется плакать. Кричать. Захлебываясь, рассказывать о девяти последних годах.

Меня ведет, когда мужские ладони стекают на грудь и до боли сжимают заострившиеся соски.

Загибаюсь от знакомого аромата и вкуса Шаталова на своих губах.

Все мои четыре мужчины теперь кажутся грустным подобием... суррогатом, не способным заменить оригинал.

— Лгунья... — Шаталов, кажется, и не думает останавливаться. Следом за грудью сладкой пытке подвергается мой зад. — Охуенная.

Марк тянет с дивана вверх. Сразу двумя ладонями сминает ягодицы, шлепает по ним, не щадя, до искр из глаз. И губами ведет по щеке вниз. В то самое секретное местечко за ухом, которое открыл именно он.

— Стони. Давай! — Языком он широко проходится вдоль вены и начинает вылизывать за мочкой.

Жадно, горячо, так настойчиво, что я не могу сдержать позорного всхлипа и руками цепляюсь за лацканы пиджака.

Это больше, чем можно вынести. Это безумно мало в сравнении с тем, что мне сейчас нужно.

— Сдохнуть можно, как ты похожа... — хрипит Марк еле слышно, раздвигая коленом мои ноги. Давит грудью, заставляя откинуться на стол.

И не успеваю я выкрикнуть «Нет!», умелые мужские пальцы ныряют под платье.

Дальше... у меня нет для себя оправданий.

Доктор Елизавета Градская обязана была вырваться, наорать на охреневшего босса и потребовать никогда больше не прикасаться к ней своими наглыми руками.

Градская умела бороться с такими мужчинами. Но слова Марка, что я похожа, срабатывают как заклинание.

Всего на секунду позволяю себе стать прежней Лизой. Довериться. Отпустить. И следом за воспоминаниями смывает волной ощущений.

Жар от горячего тела, вжимающего в деревянный стол. Наслаждение от скольжения умелых пальцев под промокшим бельем. Опьянение от бешеного взгляда серых глаз напротив.

Марк трахает рукой так искусно и правильно, что невозможно говорить и сопротивляться. Дико хочется послать его к черту. Послать вообще хоть куда-нибудь, лишь бы оставил в покое. Но я разлетаюсь от резких толчков. Задыхаюсь от удовольствия, о котором уже забыла.

— Течешь, словно тебя несколько лет никто не трахал.

Марк склоняется еще ниже и сквозь платье прикусывает правый сосок. Делает это быстро. Тут же отпускает. И, будто метит, повторяет свой опыт с левым.

Прикусывает. Жадно смотрит на набухшую вершинку. И дышит с каждой секундой все тяжелее и тяжелее. Как одержимый, тоже годами живший без секса.

— Гореть тебе в аду... — вырываю из себя с глухим стоном. Это единственное, что получается произнести вслух.

И вместо ответа, пальцы начинают толкаться быстрее. Растягивая изнутри, убивают лаской. Скользят по чувствительным местечкам с такой точностью, словно я никогда не рожала и ничего во мне не изменилось.

Спустя несколько секунд этой пытки взрываюсь.

Растекаюсь по столу от яркого оргазма. Ору в ладонь Шаталова, которой тот пытается закрыть мой рот. Пульсирую. Быстро, болезненно-остро и невыносимо сладко.

После такого в себя я прихожу непозволительно долго. На губах привкус крови, от потекшей туши щиплет глаза, а стесанные лопатки и копчик умоляют о пощаде.