Джоанна Бак - Дочь Лебедя

Я писала: «Джулия, дорогая Джулия, Джулия, я люблю тебя, Джулия, мне тебя так не хватает». Свет лампы освещал только лист бумаги на столе. В комнате было душно, и мелкие буквы на аккуратном листочке явно не отражали того, о чем я желала бы сказать.

Я накинула что-то поверх ночной рубашки и спустилась вниз. Прошла через безлюдный холл, мимо конторки, где дремлющий дежурный пытался сделать вид, что он полностью бодрствует на своем посту. Я вышла на холодную улицу и села в первое попавшееся такси. На мне было пальто синего цвета — самая подходящая для траурного случая одежда, которая оказалась у меня. Я назвала водителю адрес — Честер-стрит. Уличные фонари светили оранжевым светом, а небо было непроницаемо темным. Когда машина резко свернула на боковую улицу, меня опрокинуло на сиденье влево. Я попыталась представить себе дом Джулии и закрыла глаза: люстра в гостиной, красивые витражи входной двери. Я открыла глаза — он стоял передо мной такой же темный, с неосвещенными окнами, как и все остальные дома на этой безлюдной улице.

— Вы что, не собираетесь выходить? — спросил меня водитель. Я попросила, чтобы он отвез меня обратно в Вестбери.

Только оказавшись у вращающейся двери отеля, я внезапно заметила оборочки моей ночной рубашки, видневшиеся из-под пальто. Мне пришлось быстро пробежать по холлу, чтобы не привлекать к себе внимания. В восемь мы должны были встретиться, чтобы вместе позавтракать.

Это была идея Мишеля. Я приняла ванну, чтобы как-то скоротать время. Опять пыталась что-либо написать, но из этого ничего не вышло. Я пошла в комнату к отцу. Он причесывался, Мишель стоял у столика с завтраком.

— Ты не желаешь позже поехать со мной на Честер-стрит, чтобы выбрать себе вещи? — спросил отец. Я уже там была, подумала я. Один ноль в мою пользу!

— Нет, я не хочу ничего видеть. Ты сам все решишь, — ответила я.

— Тебе следует поехать, — заметил Мишель. — Там может оказаться то, что не приглянется твоему отцу, но, может, тебе захочется именно эти вещи оставить себе на память. Тебе следует немного остудить его пыл, чтобы он не вел себя, как будто является главным хранителем Лувра.

— Мне ничего не нужно, — ответила я и села за стол.

— Может, Тревор Блейк тоже захочет что-то взять на память, — продолжал Мишель.

— Он уже, наверное, взял все, что хотел.

— Тем более, ты же не желаешь, чтобы он обчистил весь дом, — продолжал Мишель.

От Джулии ничего не осталось, только вещи в ее доме, подумала я. Я смотрела на яркие волосы отца, мне показалось странным, как их красивый рыжеватый цвет иногда отливал то темными, то светлыми оттенками. Он увидел, что я тупо уставилась на его прическу.

— Я, наверное, употребил слишком много бриолина сегодня, — заметил он, беспомощно пожав плечами. Его лицо все еще оставалось молодым, только прорезались острые морщинки вокруг рта. Губы и подбородок стали гораздо одутловатее, кожа стала совсем тонкой.

Он обычно очень брезгливо выбирал себе блюда, мог понюхать мясо или рыбу, перебирал кусочки хлеба, чтобы выбрать самый свежий, употреблял только желтые листья салата. Дома отец любил сам поджарить филе или же с удовольствием фаршировал рыбу. Нгуен готовил всякие соусы и подливки, а Мишель стряпал прекрасные блюда из овощей. Но сегодня отец ничего не ел, попробовал откусить кусочек тоста и отложил его в сторону. Я тоже ничего не могла проглотить и, наблюдая за отцом, нашла себе хоть какое-то занятие. Мишель с удовольствием уминал омлет, и я немного презирала его за слишком хороший аппетит.

Тревор Блейк стоял у входной двери и принимал соболезнования. Доктор Эмери попытался заставить его зайти в дом, когда увидел, что мы подъехали, но Тревор Блейк упрямо стоял на своем. Он выглядел весьма почтенно, в темном твидовом пальто в елочку, его шею окутывал добротный серый шарф.

— Флоренс, дорогая, как ужасно, — сказал он. Мне показалось, что таким же голосом он рекламирует консервы для кошек. Он обнял меня и попытался положить голову мне на плечо. Я уставилась на его волосы и подумала: боже, как же она могла любить его!

Отец пожал руку Блейка, и Мишель сделал то же самое. Я стояла на ступеньке возле двери, мне хотелось увидеть кого-нибудь, кто был ей близок, кто действительно любил ее. Доктор Эмери стоял рядом со мной и успокаивающе поглаживал меня по плечу.

— Джеральдина, — прошептала я. — Где она?

— Мне кажется, она только что родила очередного ребенка, — сказал доктор Эмери. — Она, наверное, все еще в больнице.

— Вы знаете где?

Может, я смогу повидаться с ней, но попозже. Мне хотелось бы посидеть у нее на постели, как я делала это с Джулией. И, может, тогда я смогу выплакаться.

— В какой она больнице?

— Не знаю, я не ее врач, — ответил доктор.

Все собравшиеся вошли в темную комнату, где мы должны были ожидать квакеров. Мне запомнились коричневые стены, группы людей, сидевших на скамьях. Я пыталась стоять, садилась, опять вставала. Все приходившие целовались и обнимались. При оранжевом свете ламп их тени иногда напоминали мне мохнатых коричневых гусениц. Потом мы пошли в церковь.

Там я не увидела никакого алтаря, не было никаких росписей, ни цветного стекла, никаких украшений, не было даже креста. Здесь было несколько светлее, чем в той комнате, где мы ожидали начала панихиды. Замерзшие окна немного отливали зеленым. Леди, принадлежащие к квакерской общине, знали, как уместнее всего надо было выглядеть на такой печальной церемонии: круглые коротышки в теплых и темных пальто, со смешными маленькими шляпками и нарочито скорбным выражением лица.

Одна только Джулия не присутствовала на своей собственной панихиде. Я сидела в первом ряду, между отцом и Мишелем. Тревор Блейк, вместе со своими адвокатом, дантистом и бухгалтером Джулии — мистером Леоном, занимали целый пустой ряд. Они все жались подальше от него, как будто боялись прикоснуться к нему.

Они сами подошли и познакомились со мной. Доктор Эмери объяснил мне, кто они такие. Миссис Смит, горничная, сидела за Тревором Блейком и улыбнулась мне, приложив к щеке платочек.

Просто какой-то абсурд, подумала я. Это была любимая фраза Джулии. Мне, чтобы не разрыдаться, пришлось сосредоточиться на дыхании. Иногда мне удавалось сквозь слезы сфокусировать зрение на своих руках — это были белые предметы на синих коленях. Человек в костюме встал и сказал, что когда Дух подскажет нам, мы сможем что-то сказать. Мишель склонился вперед и посмотрел на меня, одобряюще качнув головой. Ему нравилось, что все шло, как он того ожидал. Мой отец сжал мне руку. Я ощущала свое дыхание и дыхание своего отца. Иногда кто-то кашлял и шаркал ногами по полу. Миссис Кларк рыдала и никак не могла остановиться.