Наталия Вронская - Зеркало любви

– Вот столичная выучка, – пробормотал Лович, вслед за Машей глядя в сторону князя Мещерякова.

Маша вопросительно посмотрела на Алексея:

– Право, но кто может сравниться с бравыми офицерами?

– Любой столичный франт имеет перед нами, провинциалами, преимущество.

– Вы не правы, – попыталась возразить Маша.

– Оставим это, – решительно закончил Лович.

Тут уже они прекратили всякий разговор и благополучно завершили танец. Причем Алексей Иванович ничуть не менее ловко и красиво танцевал мазурку, чем князь, и Маше было вовсе не стыдно за такого кавалера.

Танец был окончен, и ротмистр твердой рукой вел девушку к стульям, стоявшим у стены.

Там уже сидела Лидия, и Лович почел, что теперь лучше Маше побыть именно рядом с приятельницей, а не с родней.

– Возьмите же себя в руки, не выдавайте себя… Не выдавайте нас…

– О да…

Это «нас» возымело магическое действие на Машеньку. Она тут же пришла в себя при мысли о том, что может навредить Алексею, да и себе. Если кто-нибудь проникнет в их замыслы, то им несдобровать обоим.

Девушка благополучно села рядом с подругой, Алексей раскланялся перед барышнями и отошел. Некоторое время Маша и Лидия, обмахиваясь веерами, молча сидели. В зале стояла такая духота, и обе девушки так были разгорячены танцами, что пока им не хотелось даже разговаривать, а хотелось просто отдохнуть.

– Как хочется пить, – пробормотала Лида.

Маша не ответила. Девушка была невыносливой танцоркой. Два-три танца, и она была уже почти без сил, в отличие от многих других барышень, способных танцевать ночи напролет до самого утра. При всей своей природной живости, она обладала довольно слабым сложением, что многим казалось противоречивым и странным. Да нынче еще и этот разговор… Точнее, не разговор даже, а невозможность говорить о желаемом. Ее настроение было испорчено окончательно.

Распорядитель объявил вальс, и Маша увидела, что к ней подходит Никита Александрович. Она решила, что откажется танцевать с ним, и просидит весь танец под защитой Лидии. Но подруга, оказалось, была уже ангажирована, и при первых звуках вальса Лидия выпорхнула, опираясь на руку веселого гусарского корнета.

– Позвольте предложить вам руку, – обратился Никита к Маше.

– Прошу меня простить, Никита Александрович, – сказала она, – но я хотела бы не танцевать теперь. Я так устала. – При этих словах Маша взглянула на него, и вид у нее был такой измученный и несчастный, что ни одного возражения не нашлось у молодого человека.

Он даже вовсе не удивился ее ответу. Напротив, он разволновался, и предложил девушке воды. Маша отказалась. Ей совсем не хотелось пить. Никита остался стоять рядом с нею и, слегка наклонившись, спросил:

– Быть может, следует отыскать вашего папеньку?

– Нет, нет. – Ей менее всего хотелось теперь видеть папеньку.

Молодой человек счел своим долгом остаться с Машей. Она бы, конечно, предпочла, чтобы он ушел. Но сказать ничего подобного не посмела. Некоторое время молодые люди провели в совершенном молчании. Молчали они так долго, что Дмитрий, Машин брат, наблюдая молодых людей со стороны, заметил отцу, что и жених, и невеста кажутся чрезвычайно сдержанными людьми, хотя он, Дмитрий, доподлинно знает, что и тот, и другая от природы обладают изрядной долей живости и решительности.

Наконец, Никита прервал молчание, решив спросить, как теперь чувствует себя его собеседница.

– Хорошо, – коротко отвечала ему Маша.

– Мне казалось, – продолжил князь, – что вы любите танцевать и, должно быть, не знаете в этом усталости. Однако теперь вижу, что я ошибался…

– Странно, отчего вы так решили? Кто вам сказал, что я так люблю танцы?

– Никто, право… Но ваш батюшка отзывался о вас, как об особе весьма решительной и бойкой.

– Я удивлена, и весьма… Какую мой батюшка имел причину говорить обо мне именно так? – спросила Маша.

– Не знаю. Видимо, он желал мне заранее дать знать о ваших недостатках, – усмехнувшись втуне, ответил Никита.

– О недостатках? – недоуменно переспросила Маша. – О недостатках?… Это просто!… – Она не могла подобрать ни слова и кинула на собеседника возмущенный взгляд. – Какое вы имеете право намекать на мои недостатки? Вы же ничего обо мне не знаете! И моя усталость, какой же это недостаток?

– Простите, но, видимо, я неверно понял вашего батюшку. Михаил Федорович, вероятно, имел в виду что-то иное… Да и теперь я неточно объяснился… Я не хотел обидеть вас, сударыня, право… – Никита сделал вид, что раскаивается, хотя в душе развеселился неимоверно.

Усталость и огорчение Маши как рукой сняло. Она вся пылала негодованием, и вся свойственная ей от природы живость проявилась, как никогда лучше.

– Михаил Федорович просто говорил, что гордится вами и тем, что вы совсем не похожи на жеманниц, которые нынче так модны. Он уверял меня, что ценит в вас именно вашу естественность, которая так выгодно отличает вас от прочих девиц.

«Папенька смел ему меня нахваливать! – кипя негодованием, думала Маша. – Будто желал непременно навязать меня именно этому… князю надутому!»

– Но вы говорили о моих недостатках, – все еще не могла успокоиться Маша.

– Что вы! Я, верно, оговорился, – сделав недоуменный вид ответил Никита. – Я не говорил ни о каких недостатках. Я имел в виду cлабости…

– Слабости? – тут Маша совершенно не нашлась, что сказать.

Слабости, это что-то уж совсем нехорошее. Только соображения приличий заставили девушку промолчать и не сказать тут же, что она никогда более не желает видеть его, и тем более никогда не станет женой Никиты Александровича. Она бы тут же выпалила, что любит другого и что непременно будет только с тем, кого любит, чтобы этот невоспитанный князь замолчал, чтобы только увидеть, какое недоуменное будет у него лицо!

Но ничего этого она сказать не могла. Молодой же человек поклонился ей и сказал, что имел в виду лишь только физические слабости. Которые и не дают ей наслаждаться танцами в той мере, в которой это делают другие.

– Ну вот, видишь? – глядя на их оживленной диалог, заметил сыну Михаил Федорович. – Они будто хорошо познакомились и коротко сошлись. Думаю, дело сладится… Теперь даже и не подумаешь, что оба они сдержанные люди, не так ли?

Дмитрий безоговорочно согласился с отцом.

– На самом деле, я не знаю ни одной девушки, которая бы умела так прелестно танцевать и делала бы это с таким изяществом, – вдруг сказал Никита. – Поэтому я просто страшно огорчен, что не смог протанцевать с вами вальс. Оттого и говорю всякие глупости.

Вид у него при этом был такой покаянный и огорченный, а слова так поразили Машу, что она невольно взглянула прямо ему в лицо. Глаза ее расширились от удивления, гнев вдруг сразу куда-то пропал, и она с изумлением поняла, что, должно быть, впервые смотрит на Никиту просто так, отринув все свои предубеждения. Он серьезно, с какой-то печальной улыбкой смотрел на нее, и Маша вдруг подумала, что он чрезвычайно мил. И, наверное, все это наговорил ей только для тою, чтобы она оживилась. Хотя это и довольно странный способ развеселить девушку. Но он настолько явно был огорчен… Наверное, и в самом деле расстроился, что она так устала.