Элис Детли - Оазис радости

– И что? Для чего ты это сказал?

– Как для Чего? Всю жизнь о ней заботилась, а сейчас...

– А сейчас у меня и потребности такой нет! – оборвала его Шейла.

– Не придумывай! Тебе непременно надо кого-либо опекать – такова уж твоя натура.

– Уж не тебя ли? – поддела Шейла.

Генри собрался было развить свою мысль, но в это время хлопнула парадная дверь, а затем раздались голоса и приглушенный смех.

– Это, наверное, моя жена! – произнес он отрывисто.

И в ту же секунду в гостиную вошла Маргарет в сопровождении четырех вычурно одетых мужчин и до такой степени одинаковых, будто в игре «найди отличие».

Шейла окинула их быстрым взглядом. Хозяйка дома привела с собой Эрвина Нейла и всю его банду, решила она.

Высокая и стройная Маргарет, обладавшая каким-то внутренним запалом, от которого обмирают юноши-подростки, грациозно склонилась над сидящим в кресле мужем и чмокнула его в макушку.

– Привет, милый! А это кто? – Она прищурилась. – А-а-а... это ты, Шейла! Наш незаменимый помощник... Рада тебя видеть.

– Я тоже, – улыбнулась Шейла.

Маргарет ответила улыбкой, и Шейла подумала, что именно такие улыбки называют ослепительными.

Впрочем, Маргарет не так часто улыбалась, однако она обладала еще одним, не менее ослепительным свойством – в ней был шарм. Или, как нынче принято говорить, стиль, который нельзя описать и купить за деньги. Одним словом, она могла вырядиться в платье, купленное у старьевщика, и выглядеть в нем на миллион.

Сейчас на ней были зеленые бархатные мини-шорты и под цвет крохотное болеро, едва прикрывавшее маленькую грудь. Тронутый легким загаром, без единой складочки оголенный животик притягивал взгляд.

Интересно, что думает Генри по поводу наряда своей жены? Дело, собственно, не в наряде... Ведь не подросток же Маргарет, в самом деле! Шейла перевела взгляд на музыкантов.

Длинные волосы и мертвенная бледность лиц свидетельствовали о том, что они стопроцентные звезды. Хотя Шейла и не была фанаткой, у нее перехватило дыхание, когда в одном из них она узнала Эрвина Нейла.

Он потягивал пиво прямо из бутылки, поэтому глаза у него казались узенькими щелочками.

Шейла наблюдала за ним, осознавая, что только знаменитости могут позволить себе начихать на все правила приличия.

Перехватив ее взгляд, он слегка приподнял веки, и в этот момент ей стало понятно, почему во время его выступлений девицы в любой стране мира беснуются и готовы изобразить повальный стриптиз.

Его глаза излучали секс или, как выражаются физики-ядерщики, фонили – повышенная радиация существовала как фон.

Для того чтобы считаться красивым в общепринятом смысле этого слова, Эрвин был недостаточно высокого роста. Но широченные плечи и узкие бедра, слишком белая кожа и ярко-зеленые глаза, дикарские песни о любви и запоминающиеся мелодии придавали всему его облику сумасшедшую дикую красоту.

Ничего удивительного, что девицы сходят с ума от любви к нему, подумала Шейла и покосилась на Генри.

Эрвин Нейл обернулся к Маргарет и сказал:

– Детка, хочешь, мы сыграем что-нибудь для твоего ребенка? У нас вся аппаратура с собой.

– Да ты что! Правда, можете? – Она взглянула на Генри. – Ты как?

Шейла достаточно хорошо знала своего шефа, чтобы сказать, когда он сердится, но теперь Генри был буквально взбешен.

– Я не считаю, что сейчас подходящий момент для импровизированного шоу, – сдержанно ответил он.

Эрвин бросил на него злой взгляд ребенка, которому взрослые всегда и во всем потакают, а тут вдруг решили отказать.

В прошлом году группа ездила на гастроли в Штаты и целое лето занимала первую строку всех рейтингов. Эрвин Нейл не привык, чтобы отвергались его предложения выступить. Тем более выступить бесплатно.

– Буду вам весьма признателен, если сообщите, когда этот подходящий момент наступит! – процедил он сквозь зубы.

Маргарет положила ладонь на руку Генри и прожурчала:

– Дорогой, для нас большая честь, что Эрвин со своими ребятами собирается выступить здесь. Только подумай, как обрадуется Одри! Она никогда не забудет этот день рождения.

– Точнее сказать, ты никогда не забудешь! – возразил Генри и, видя, что жена собирается спорить, проворчал: – Ну ладно, спроси у Одри.

Девочки пришли в дикий восторг. Они бросились к Эрвину и, хлопая в ладоши, запрыгали вокруг него.

– Эрвин! – воскликнула Элинор и подтолкнула Одри. – Раз у нее день рождения, сыграйте в подарок вашу последнюю песню.

Рок-звезда оторвался от бутылки с пивом и впервые улыбнулся.

Он конечно же больше всего на свете любит, чтобы им восхищались, подумала Шейа. Но будь у меня такая прорва денег, как у него, и такие же зубы – я немедленно потратилась бы на хорошего дантиста!

– Обязательно! – пообещал Эрвин с хрипотцой в голосе и обратился к своим музыкантам: – Ребята, двигаем за аппаратурой!

А ребята в это время открывали бутылку шампанского. Они устали от круговерти выступлений и постоянного недосыпа, и единственное, чего им хотелось в этот душный вечер, – напиться и расслабиться.

– Старик, мы без расслабухи и шага не сделаем! Погоди, дернем по банке шампуня и сбацаем. А ты пока спой под акустическую гитару, – высказался один из парней.

Когда Эрвин начал петь, Шейла решила, что пиво звезде во вред. Голос звучал тускло, Эрвин перевирал мелодию, а посередине своего знаменитого шлягера просто забыл слова и перешел на мычание.

Девочки, сидевшие кружком у ног своего кумира, начали недоуменно переглядываться.

– Совсем не так, как на пластинке! – сказала громким шепотом Элинор.

Шейла никак не могла определить, кого ей жальче: Одри, Генри или Эрвина Нейла.

Когда Эрвин кое-как допел песню, в дверь позвонили.

– Продолжайте, – сказал Генри, – это привезли еду из ресторана. – Спустя пару минут он вернулся и спросил: – Ну что, девочки? К столу или концерт продолжается?

– К столу! – заорали они хором.

Маргарет подошла к мужу и что-то прошептала. И, хотя в гостиной стоял невообразимый шум, Шейла услышала, что Генри, оказывается, хам, каких поискать, и он еще пожалеет.

У Одри задрожали губы – она тоже все слышала.

– Одри, – сказала Шейла, – я точно знаю, что, если пить охлажденное пиво, перехватывает горло. После ужина, думаю, группа выступит с блеском.

4

Шейла обрела душевный покой и свойственную ей жизнерадостность лишь спустя пару дней после празднования десятилетия Одри. Но все равно она то и дело вспоминала вечер, едва не закончившийся семейной ссорой.

Провальное выступление Эрвина произвело тягостное впечатление прежде всего на него самого. Он жаловался Маргарет на ауру Генри, обвинял того в «негативных вибрациях», из-за которых забыл слова песни, которую сам и сочинил.