Лесли Мэримонт - Робкое дыхание

Она видела, как всех шокировал ее приезд в Павлиди-холл, где ее представили как фактическую жену Леонндаса. Даже его мать не могла скрыть удивления, хотя Леонидас был ее любимым сыном. Сообщение о ребенке встретили таким красноречивым молчанием, что Иви поняла: его даже не считали в достаточной степени мужчиной, способным стать отцом.

Что ж, они ошибались, не так ли? – вызывающе подумала она, сцепив пальцы на чуть округлившемся животе. На следующей неделе она сходит на ультразвук и будет знать, мальчик это или девочка. Хорошо бы мальчик и похожий на Леонидаса.

– Я вижу, вы не настроены на легкую болтовню, – шепнул Янис. – Я только хотел сказать, что считаю вас молодцом и надеюсь, все будет хорошо. Но если получится что-то не так и понадобится плечо, чтобы на него опереться, знайте, у вас есть такое плечо. Только позовите меня.

Иви благодарно ему улыбнулась.

– Вы очень добры, Янис. Я это запомню. Спасибо вам.

Янис потрепал ее по руке и встал, едва не задев при этом плечом Георгоса.

– Уже уходишь, Янис? – каким-то бесцветным голосом спросил он.

Слегка ошеломленный Янис взглянул на часы.

– Нет еще, – ответил он. – Я собирался налить себе еще бокал.

– Иви уже хватит, – распорядился Георгос, глядя на ее опустевший бокал.

– Может, это ей решать?

Иви думала то же самое.

– Георгос, – подошла к ним Алис, сглаживая этим неловкость момента, – почему бы тебе не поставить какую-нибудь музыку? Что-нибудь приятное и успокаивающее. Моцарта, пожалуй. Вам ведь нравится Моцарт, Иви? Вы его позавчера слушали.

– Моцарта я обожаю, – призналась Иви. – Это любимый композитор Леонидаса.

Алис тоскливо вздохнула.

– Конечно... Знаете, я давала ему слушать Моцарта с самого рождения, он всегда засыпал под его музыку.

– Под Моцарта кто хочешь уснет, – проворчал Георгос, с явным раздражением направляясь к стереопроигрывателю.

– Не обращайте на него внимания, – прошептала Алис, усаживаясь с ней рядом. – Он всегда немного ревновал меня к Леонидасу, даже непонятно отчего. Бедный мой сын не обладал достоинствами своего брата. Он рос очень болезненным ребенком, а Георгос даже не простужался. Сколько бессонных ночей просидела я у кроватки Леонидаса, особенно когда у него была астма.

Иви подумала, что, возможно, Георгос испытывал ревность не к самому Леонидасу, а не к тому, что вся любовь и внимание матери явно доставались старшему сыну. Иви не имела ни братьев, ни сестер, но она легко представила, как тяжело расти, зная, что тебе предпочитают брата или сестру. Правда, отец Леоиидаса выделял младшего сына, так что он видел и любовь, и внимание. Но не материнские.

Раздались первые чистые ноты моцартовского концерта до мажор для скрипки и арфы, и разговоры разом утихли. От выбора Георгоса у Иви больно сжалось сердце, и видения недавних дней живо всплыли в памяти. Бросив взгляд на пустое кресло напротив, она почти увидела там Леонидаса с запрокинутой головой и полуприкрытыми глазами – он всегда так слушал это произведение.

– Ах-х, – выдохнула рядом Алис. – Какое волшебство... какое блаженство.

От внезапной боли Иви скрипнула зубами, понимая, что не может попросить выключить проигрыватель. Не сдержав легкой гримасы, она глянула в ту сторону и встретилась глазами с Георгосом, который в ту секунду обернулся. Иви потрясла суровая жесткость его лица, с которой он шагнул к ней.

Сочувствия к нему как не бывало. Этот человек сделан из гранита, такие никогда не чувствуют себя обделенными материнской любовью. Или вообще чьей-нибудь, если уж на то пошло. Вряд ли он хоть раз в жизни испытывал чувство, похожее на любовь. Ничего удивительного, что его брак распался. Ни одна нормальная женщина не вынесет жизни с каменным утесом.

– У тебя усталый вид, Иви, – резко заявил он, подходя к ней. – думаю, тебе пора в постель.

– Да, дорогая, вы действительно выглядите усталой, – согласилась Алис.

Иви решила возразить, но здравый смысл победил. Она и вправду устала, головная боль усилилась. Кроме того, перспектива остаться здесь и слушать Моцарта представлялась ей невыносимой.

– Ты прав. Я действительно устала. Когда Георгос протянул ей руку, она заколебалась, но потом решительно вложила свою ладонь в его. Большая сильная рука сомкнулась вокруг ее пальцев и помогла подняться – очередное напоминание о том, какой он огромный. И высокий. Даже на каблуках приходится запрокидывать голову, чтобы взглянуть ему в лицо.

– Я провожу тебя наверх, – предложил он.

Иви запаниковала, заикание тут же вернулось к ней.

– Н-нет, я... я... – Она попыталась выдернуть руку, но его пальцы сжались еще плотней.

– Не будь смешной, – прошипел он. – Я тебя не съем. – Обращаясь ко всем, он громко объявил: – Я отведу Иви в спальню, пожелайте ей доброй ночи.

Все попрощались с ней. Рита подошла, чтобы поцеловать ее в щеку, и увидела, как Георгос все еще держит ее руку. Жар смятения заливал щеки и шею Иви. Глаза Риты в ответ округлились, от чего Иви перепугалась еще больше. Она вспомнила, как однажды Рита сказала ей, что мрачная задумчивость Георгоса привлекала немало женщин, находивших его весьма многообещающим и чрезвычайно сексапильным.

Но я не из их числа! – хотела она крикнуть подруге, глазами сигнализируя о своих расстроенных чувствах.

Но эти сигналы цели не достигли, судя по тому, что, когда Георгос повел Иви из гостиной, лицо Риты отразило холодное понимание. Боже мой, неужели она думает, что этот человек меня привлекает? Неужели полагает, будто я хочу, чтобы он держал меня за руку! Может быть, она решила, что я хочу иметь его в своей постели!

На лестнице Иви попыталась освободить свою руку, и Георгос тут же остановился, явно пребывая на пределе терпения.

– Да что с тобой, черт подери? – набросился он. – По-твоему, я чудище какое-то, и тебе до смерти страшно даже за руку меня держать? Или ты думаешь, Леонидас на небесах сердится на тебя за то, что другой мужчина до тебя дотрагивается и ты это разрешаешь?!

Нет! Как он мог такое сказать! Леонидас не был ни ревнивцем, ни собственником. Никогда!

– Тогда почему ты так меня боишься? – спросил Георгос в полном раздражении.

– Я? Боюсь?

– Да, боишься, – отрезал он. – Совершенно явно. Стоит только подойти к тебе ближе чем на метр, как ты начинаешь трястись и заикаться. Причем только со мной! С другими ты не заикаешься. К тебе возвращается нормальная речь, когда ты в ярости, когда забываешь свой страх. Рита порой говорит, что я настоящий грубиян, может, частично этим и объясняется твоя реакция. Но должен тебе сказать, Иви, это просто, невыносимо. Совершенно невыносимо!