Мария Барская - Бабье лето

Я кинулась в большую комнату. Полный кавардак! А посреди разгрома аккуратненько и уютненько возлежит такса. Спит якобы. Одно меня обрадовало: не ограбили. И что козлик не ожил — тоже приятно. Вопрос в другом: зачем на него надо было писать?

— А ну, просыпайся, подлая тварь! — начала воспитательную акцию я. — Отчет держать будешь!

И, подхватив собаку под мышку, вместе с ковриком потащила к лотку. Сейчас научу ее, где надо делать свои дела, коли уж нет сил дотерпеть до вечера!

В следующий момент я была полностью посрамлена. Просто личное Ватерлоо! Оказывается, уходя, я по привычке плотно закрыла дверь в туалет. Ириске при всем желании не открыть. Там замок с язычком.

На кухне обнаружилась еще одна деталь. Чертову поилку заклинило. Похоже, я неправильно ее установила. Придется инструкцию изучить.

Ириска с укором смотрела на меня, и под ее взглядом я ощущала себя судьей, вынесшим суровый приговор невиновному.

— Ну извини. Сейчас напою и накормлю.

Собака принялась жадно пить.

— Ладно. Сейчас, кроме собачьего корма, получишь что-нибудь вкусненькое, — решила я закрепить процесс примирения.

Ириска, кажется, поняла и выжидающе на меня уставилась. Я льстиво проговорила:

— Это Федька тебя на строгой диете держал, а я добрая. Допускаю послабления.

Беглый взгляд в нутро холодильника свидетельствовал: погорячилась я с обещаниями. Себе я нарыла банку соуса, пачку спагетти и огрызок сыра. Спагетти явно по вкусу таксе не придутся. Соус тоже вряд ли. Оставался сыр. Ириска, понюхав, брезгливо отвергла его.

— Не хочешь — не надо, — проворчала я. — Сами съедим. Мы не такие привереды. Нам пармезан вполне к спагетти подходит. А ты оставайся на своих полезных катышках. Вкус у тебя, мать, извращенный.

Я насыпала Ириске корма.

Утолив голод и немного передохнув, я задумалась: вывести Ириску или нет? Практической необходимости не было: она уже и на козлика, а потом и на лоток сходила. Козлика попробую завтра в чистку отдать. Может, еще спасут. Так выйти или не выйти? С одной стороны, совершенно неохота, сил нет. Но с другой — вдруг встретим своих кавалеров? И мне хорошо, и Ириске сатисфакция за то, что по моей вине без питья и без лотка мыкалась. Кстати, заодно и проверю: сам ли Гера вечером выгуливает Патрика или кто-то другой. И если другой, вернее, другая, то кто?

Я уже окончательно приняла решение и продумывала, во что на сей раз одеться, когда зазвонил телефон. Сахар, будь он неладен!

— Старуха, куда пропала! Я чуть с ума не сошел!

— А что случилось?

— Она еще спрашивает! Весь день не могу дозвониться. Дома тебя не было, а номер твоего мобильника куда-то посеял. Но я удивляюсь. Трудно было самой меня набрать и успокоить? Знаешь ведь, как я тревожусь из-за Ириски.

— Оно и видно, как тревожишься. Сутки не звонил, — отбила выпад я.

— Совсем и не сутки. Да, вчера, каюсь, не смог.

— Молча, значит, вчера тревожился. В койке с Пупсиком, — не удержалась я.

— Старуха, мы наводили мосты. Пришлось выложиться по полной. Зато она счастлива.

— Ты бы мост поберег, Федор. Может, еще пригодится.

— От тебя ли, Агата, я слышу такую вульгарность! А-а, понимаю. У тебя Чумка рядом, она и подсказывает. Узнаю ее стиль.

— Чумки нет. Она где-то дрейфует.

— Ладно, хрен с ней. Лучше доложи, как моя дорогая собачка. А потом обязательно дай ей трубку.

— Надеешься, у нее дар речи прорезался?

— Как ты не понимаешь, ей главное, чтобы она услышала мой голос и знала: я ее не забыл и не бросил.

— Сбавь пафос, Федор.

— Я, Агата, не понимаю: ты действительно такая черствая или прикидываешься.

— Кто из нас черствее, еще надо посмотреть. Я любимых собак из-за всяких там Пупсиков друзьям не подкидываю.

— По-моему, ты меня сама умоляла. Если не хочешь больше держать ее у себя, так и признавайся. Сейчас же приеду и заберу.

Меня прямо подмывало пойти ва-банк и ответить: пожалуйста, забирай! Но Ириска мне позарез требовалась, и рисковать я не решилась.

— Что ты, что ты, Федечка, мы с Ириской замечательно ужились, и я собираюсь продержать ее у себя не неделю, а две.

— Почему? — явно озадачился он.

— Потому что моя тетушка вернется в Москву только спустя это время.

— Какая еще, блин, тетушка? — взревел Сахар.

— Естественно, ты. Мне было удобнее выдать тебя за собственную тетку, — не давая ему опомниться, затараторила я. — Федя, это вопрос жизни и смерти. И тебе, по-моему, только лучше. Покрепче мосты наведешь. Вдруг твой Пупсик за две недели тоже по Ириске соскучится.

Федя вздохнул:

— Боюсь, такого и через год не случится. Она, наоборот, наслаждается.

— Ну тогда ты за две недели поймешь, кто из них тебе дороже, — вырвалось у меня.

— Агата! У меня трагедия, а ты издеваешься!

— Я, Федя, не издеваюсь, а предоставляю тебе отсрочку.

— Да, в общем-то, логика в твоем предложении есть, — недолго сопротивлялся Сахар.

Нет, все-таки мужики сволочи, даже когда хотят казаться добрыми! Боюсь, права Чумка. Скоро я, вместо того чтобы Ириску возвращать, буду гулять на Фединой и Пупсиковой свадьбе. Эх, предпочла бы Ириску вернуть, а гулять на собственной свадьбе, но об этом пока даже страшно подумать.

— Значит, договорились? — спросила я.

— Если тебе очень нужно, пожалуй, соглашусь.

Вот паразит. А главное, повернул так, будто сам в подобном варианте совершенно не заинтересован. А мы прикинемся, будто ничего не поняли.

— Спасибо тебе, Федечка.

— Позови к телефону Ириску! — потребовал он.

— Ты мне только объясни: она у тебя трубку у уха сама держать приучена или мне придется?

— Не заставляй меня стать о тебе худшего мнения, чем я был! Позови собаку и подержи возле ее уха трубку.

Лучше бы мне было отправить Федю с его предложением далеко и надолго! Услыхав его голос, Ириска и впрямь обрадовалась и сама чуть не заговорила. Такой радостный визг стоял. Но этот-то гад потешился и вернулся к Пупсику, а у собаки депрессия началась.

Жалобно поскулила, глядя на телефон, а убедившись, что Сахар оттуда не появится, опустила голову и поплелась к себе в корзину. Я посмотрела на часы: гулять было поздно. Темно. На бульваре нам будет наверняка неуютно. Да и вероятность, что Гера с Патриком составят компанию, слишком мала. Зато велик риск пообщаться с каким-нибудь агрессивно настроенным пьяным. Не хочу неприятностей.

Ириска свернулась клубком и лежала, уставившись в одну точку.

— Песик, иди ко мне в кроватку. Веселей будет.

Ответом мне был тихий вздох. У меня сердце кровью обливалось. Сволочь Федор! А еще художник!