Временно недоступна - Агата Лель
– Возьми в бардачке, – кивает он, и я с прытью коршуна кидаюсь рыться в чужом добре.
Достаю, пытаюсь в темноте пихнуть в свой телефон.
– Эй, да у тебя андроид, – возмущается водила.
– Ну да.
– Так у меня айпон, не подойдет. Хотя подожди… я тут подвозил одного, он заряжал свой кирпич и забыл. Еще ищи.
Скажите пожалуйста!
Вытягиваю перемотанный скотчем провод, засовываю в прикуриватель и нервно пытаюсь завести свой, к слову, крутой аппарат.
И не в кредит на полжизни за понтовое г, – кошусь на водилу, – как у тебя.
Наконец-то загорается экран.
Затейливая мелодия.
Приветствие.
Введите код.
Сейчас, секунду, я подумаю.
Еще секунду.
Да! Наконец-то!
Быстро захожу в сообщения.
"СЛЫШНО ОЧЕНЬ ПЛОХО. НО Я УЗНАЛА, ЧТО ТОГО, КТО СО МНОЙ ВСЕ ВРЕМЯ СИДИТ, ЗОВУТ ДАВА"
"Тебя кормят?"
"ДА"
Слава богу. Ведь если кормят, значит, убивать не собираются, правда же?
Или…
"ТЫ ВЕРИШЬ МНЕ?"
И я думаю.
Час назад нет, не верил. Час назад я посылал этого абонента к черту. Но теперь… Я не знаю. Эта история про дедушку выглядит довольно правдоподобно. Но… какая-то часть меня, разумная, до сих пор сомневается.
"МОЖЕШЬ НЕ ОТВЕЧАТЬ. ТОЛЬКО НЕ ПРОПАДАЙ, ПОЖАЛУЙСТА"
И следом:
"КАЖЕТСЯ, ОНИ ИДУТ"
Отворачиваюсь к окну и ощущаю себя так дерьмово, как не чувствовал, наверное, никогда в жизни. Полная безысходность.
Впрочем, выход есть: нужно пойти в полицию. Да, это их дело, пусть берут все в свои руки. У меня есть ее имя, пусть ищут!
Только для начала все-таки узнаю, кто такой этот Абдулов.
Часть 7. ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ
ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ
До утра уснуть так и не выходит, я кручусь с боку на бок, заглядываю в телефон, и то и дело выхожу на балкон. Пялюсь в темное окно Орхидеи.
Ее нет дома уже не первую ночь.
Полтора долбаных месяца ее окно светилось фиолетовым, а сейчас там темно!
Это почему-то настораживает. Хотя теперь, в свете последних событий, меня настораживает даже собственное отражение в зеркале.
Может, это какая-то программа по сведению человека с ума?
Какой-то злой опыт?
Тогда он отменно работает.
Едва дождавшись пяти часов, прыгаю в свой кроссовер и еду в Печатники. Я не знаю, как выглядит дед Дианы, хотя примерные ориентиры у меня все-таки есть – заглянув в Одноклассники, нашел одного Абдулова из Москвы и, судя по указанной дате рождения, это может быть он.
Единственное фото с удочкой и ведром мелких карпов. Обыкновенный дед: седая бородка, очки в роговой оправе, лохматый пудель рядом и трость. Уже какая-то зацепка.
Отыскав нужную высотку, паркуюсь у первого подъезда и начинаю ждать. Чего – не понимаю сам.
Может, этот дед домосед и выходит раз в неделю. Или не ходит вообще. Кто знает, какого года там эта фотография?
Хотя если у него пёс, он же должен выгуливать его по утрам, правильно?
Звонит телефон, и я вздрагиваю. Кажется, это скоро войдет в безусловные привычки, как реакция у собаки Павлова на лампочку.
– Не спишь? – спрашивает Сема. – Видел тебя только что онлайн.
– Нет, не сплю.
– А что делаешь?
Замираю, когда открывается подъездная дверь. Отбой, какая-то тетка.
– Слежу за дедом.
– Чего? Каким еще дедом?
– Долго объяснять. А где ты?
– На остановке. Валя – блондинку звали Валентина – меня выгнала. У нее в семь утра мама с ночной смены возвращается.
– Почему звали? Она жива?
Черный юмор в тему последних дней.
– Ну, я, конечно, тот еще секс-террорист, но жива. Здорова и даже очень довольна. А звали – потому что замужняя Светик все-таки лучше. Ты можешь последить за своим дедом позже – я боюсь уточнять, если честно, что за дед – и забрать меня с остановки?
– Прости, но нет, – снова открывается дверь и выходит… Абдулов. И его выдает даже не трость и пудель, которого он все-таки вышел выгуливать, а та же самая жилетка с сотней раздутых карманов, как у Вассермана*.
– Да блин, Андрюх! Ты вчера меня опрокинул и сегодня тоже хочешь бор…
– Пока, – вырубаю вызов и, не сводя глаз с деда, выхожу из машины. Неторопливо, на приличном расстоянии, бреду позади него до пустынного в этот час парка.
Не знаю, зачем я это делаю, просто не знаю. Не спрашивать же, есть ли у него внучка Диана? Это тупо!
– И чего это вы за мной ходите, молодой человек? – вдруг оборачивается Абдулов, и я теряюсь, словно студент на сдаче диплома, который с первого курса не учил ни одной лекции.
– Да я… собственно, пуделя хочу купить. Вернее, девушке своей… кхм… подарить хочу, – сноровки мне никогда было не занимать. Опускаюсь на корточки и тяну руку к псу: – Ой, какой ты важный!
– Ррр… гав!
Я еле успеваю спасти свои пальцы.
– Дружок, свои! – журит пса дед, и подтягивает к себе потрепанный поводок. – Я его тренирую, чтобы отпугивал чужаков.
– О, это похвально. Сколько сейчас… придурков развелось.
И главный из них – я.
Иду рядом с семидесятилетним дедом ранним утром в Печатниках, потому что он дед девушки которую я не знаю, и которая попала в беду, но деду я сказать об этом не могу, потому что он болен.
– Не знаете, девчонкам нравятся пудели?
– Да пойми вас, современную молодежь. Вайпы у вас там какие-то, тиктаки… Жена моя души не чаяла, – и помолчав: – Умерла, в шестнадцатом году.
– Сочувствую…
И с присущей всем пожилым словоохотливостью Абдулов с воодушевлением принимается делиться своей жизнью:
– Вот мы и жили с ним одни, с Дружком, а потом сердце у меня прихватило, в семнадцатом. В этом году вот, в декабре, опять. Два инфаркта уже. И думаю, кому Дружок мой останется, если что?
– А кому останется? – тут же цепляюсь. – Может, у вас внуки есть?
– Внуков нет.
И я ошарашенно поворачиваю голову на деда.
Не понял...
– Внучка есть! – расцветает Абдулов. – Дианка моя.
Клянусь, словно тонна камней с души свалилась. И одновременно навалилось две.
Она беде! Диана – в беде! Теперь точно...
– Что с вами? Вам нехорошо? У меня есть Нитроглицерин с собой и Валидол. Без лекарств из дома не выхожу.
– Нет, все… все хорошо, – иду, не чувствуя под
