Раутборд Шугар - Сладость мести

Флинг задумчиво поморщила нос.

— Я тоже хочу бэби. Хочу подарить Кингмену сына. — Прямо-таки декламируя, Флинг встала и взмахнула руками так, что стая переполошившихся голубей с шумом метнулась в чистое галльское небо.

— Но как вам удалось добиться, чтобы это был мальчишка?

— Э-э, МАЙН ЛИБЛИНГ[10], все дело в недостающей хромосоме «X». Я еще введу тебя в курс волшебства, заключенного в чашке Петри.

Флинг представилось странное зрелище бароновой спермы, стекающей по стенкам лабораторной колбы, в то время как доктора готовят к операции бедную селянку, одетую, почему-то как и Фредди, в платье от Кристиана Лакруа, а потом ведут ее к хирургическому столу под белые руки.

— Я до сих пор не забеременела, а все потому, что Кингмену нужна фотомодель для «Кармен». Ему это и в самом деле нужно. Он сказал, что я лучшая его реклама и он не хочет видеть меня с брюхом, переваливающуюся с ноги на ногу, как утка. — Флинг улыбнулась во весь рот, представив, как она беременеет старомодным прадедовским способом.

— Ага, — кисло улыбнулся Фредди, — Кингмен — отец. Конечно, как же! Если дочь была для него «Другая», то сына он станет звать «Очередной».

— Я такая высокая и от природы тонкая, что едва ли кто-нибудь это заметит, — мечтательно протянула Флинг со своим техасским акцентом, который все в Париже нашли необыкновенно очаровательным. — Знаешь, когда мама ждала меня, она работала до последней недели, и никто в школе Тела Христова не заметил, что она беременна. Пока я не появилась на свет и не подала голос.

Она расстегнула новую сумочку а ля Келли, подарок Фредди, и вытащила упаковку с противозачаточными пилюлями.

— Как бы мне хотелось вышвырнуть всю эту ерунду в ближайшую канаву и пополнить мое маленькое семейство еще одним человечком! Кингмен ведь не становится моложе, как ты понимаешь, — произнесла Флинг серьезно.

Фредерик поднял вверх свои сильные, красивые, все в браслетах, длинные руки, будто сдаваясь в плен.

— Ну-ка, моя дорогая, когда у тебя наиболее благоприятный момент для зачатия?

— На следующей неделе, как раз во время крестин. — Она просияла. Четырнадцатый день! В календаре Снупи, оставшемся дома, он помечен крестиками и восклицательными знаками. — Это юбилей нашей свадьбы.

— Ладно, давай выбросим эти пилюли. — Фредерик вырвал розоватый пластиковый пакетик из рук Флинг. — И обратим наши мысли на то, как нам совершить обольщение.

Обольстить, соблазнить — в этом Фредерик готов был участвовать в любое время дня и ночи. Вот и сейчас пакетик с противозачаточными таблетками полетел в графский фонтан, изображавший Людовика XIV, будто бы посетившего особняк де Реснэ на острове Сан-Луи в четвертом округе города Парижа.

— Обольщение! — хихикнула Флинг, и они быстро зашагали к дому де Реснэ: бедра вперед, плечи назад, подбородки задраны — высокомерная походка всякой приличной манекенщицы с любого подиума мира.

— КОНТЕСС, — Фредерик поцеловал воздух где-то возле украшенного сережкой уха Элен де Реснэ. — КЕЛЬ БЕЛЬ БУКЛЬ Д'ОРЕЙ[11].

С представительницами французского бомонда Фредерик обращался так же, как с робкими моделями, то есть рассыпался перед ними в комплиментах.

— Мерси, баронесса. — Элен с улыбкой поцеловала воздух возле напудренной щеки Фредерика.

— Позвольте представить вам мою милую подругу Флинг, — пропел Фредерик, играя своим высоким тембром, и отступил на шаг назад, чтобы лучше видеть, как дамы-аристократки из первых семейств Франции, обычно такие сдержанные и пресыщенно-скучные, обступят Флинг, кокетничая с ней, строя глазки и выпытывая у нее секреты красоты. Если хорошенько подумать, они ничем не отличаются от кливлендских домохозяек, посетивших какую-нибудь рядовую презентацию аромата или косметической серии.

Флинг и Фредерик, как две примадонны в нарядах от «Шанели», чувствовали себя будто в крольчатнике в окружении женщин, одетых в лучшие модели от Диора, Сен-Лорана и Живанши. Даже знаменитая французская красавица Изабель де Брант заметно покраснела и невольно впилась глазами во Флинг, пока ту вели по овальному вестибюлю, спроектированному Луи Лево как вход в особняк де Реснэ. Подталкиваемая баронессой, Флинг где надо и когда надо охала и ахала, изображая восторг при виде полотен из впечатляющей коллекции французских мастеров кисти: Моне, Ван Гога и, конечно, многочисленных полотен самого де Реснэ, висящих тут и там в различных уголках элегантного ОТЕЛЬ ПАРТИКЮЙЕ[12], в прошлом — дома самого де Реснэ. Графиня Элен де Реснэ непринужденно вела беседу, пока гости шли вверх по узким и темным пролетам лестницы к широкому и светлому маршу, с которого через окна открывалась панорама Парижа с уходящей вдаль Сеной. Здесь же, в одной из арок, висел постимпрессионистский шедевр де Реснэ — «СЕНА В СУМЕРКАХ». Немногочисленные зрители ахнули от столь поразительного соседства: реальная река и тут же рядом — ее романтическое воплощение.

Кудахтая, как настоящие французские куры, все спустились обратно по лестнице, и на повороте Флинг с испугом почувствовала на себе чей-то холодный, пристальный взгляд. Баронесса фон Штурм тут же подтолкнула Флинг вперед, подальше от надменной красавицы: Фредерик на дух не переносил Сириэлл де Реснэ.

— Сука, она чистой воды сука, — прошептал он, когда они отошли на достаточное расстояние. Ноздри у него раздулись. — Опасная тварь и к тому же единственная женщина, с которой когда-то спал Вольфи. Она даже пыталась женить его на себе. Буду удивлен, если на вскрытии обнаружится, что у нее была душа.

Фредерика передернуло, словно он обнаружил ползущего по плечу паука.

— Эта потаскуха на полном серьезе полагала, что достойна моего Вольфи. Но все знают, что на «БАТО-МУШ» не осталось ни одного матроса, который не переспал бы с этой шлюхой.

— Но, Фредди, она ведь вторая крестная твоего малыша, разве не так? — Флинг выгнула длинную шею, чтобы получше разглядеть стройное создание с холодным кошачьим взглядом, носившее себя так, будто оно одно во всем мире.

— Нет, Флинг, МОЯ крестная для ребенка — ты. Ее же, к сожалению, в качестве крестной для Вильгельма Фредерика выбрал Вольфи.

Их разговор был прерван: хозяева пригласили гостей пройти в гостиную. Комната, если можно так назвать зал во дворце, была обита зеленым муаровым шелком, а первое, что бросилось в глаза, — это хрустальная с серебром люстра времен Людовика XIV. Графиня посадила двух почетных гостей к разным столам: круглым, накрытым роскошными зелено-атласными скатертями, ниспадающими на шелковисто-серебряные польские ковры. Завтрак был уже накрыт.