Джулия Тиммон - Солнечный зайчик

Итак, сегодня на ланч у меня яблоко, засохший сыр, йогурт и кофе с молоком. Хорошо, что в хлебнице еще есть немного хлеба – с ним еда всегда сытнее и через полчаса не тянет снова заглянуть в холодильник.

Усаживаюсь на диване перед столиком с нехитрым кушаньем, и в голову снова лезут настырные мысли. Помнит ли Колберт, что тогда предложил? Есть ли в словах Джосс хоть капля здравого смысла? Возможно ли это – претворить ее план в жизнь?

Нет же, нет! Сосредоточенно ем нарезанное на дольки яблоко и стараюсь не думать о разных нелепостях. Хватает меня ровно на минуту.

А если правда попробовать? – звенит в голове, и в носу начинает щекотать как обычно, когда воображаешь себе что-то запретное, трудновыполнимое или недосягаемое. Вспоминается взгляд Колберта и охватывает нездоровое желание снова очутиться под его прицелом.

Нет, я точно схожу с ума! Становлюсь под стать ему и своей затейливой подружке! Вскакиваю с места, подхожу к клетке Пуша, замечаю «горошек» в лотке, несу его в ванную. Хочется убежать от раздумий, вытеснить их привычными заботами. Увы! Мыть лоток можно и под аккомпанемент мыслей.

А если не слишком во все вникать, не ломать голову над последствиями? Взять и позвонить, а там будь что будет. Не ответит – вопрос отпадет сам собой. Скажет, что все это шутка, – рассмеюсь и заявлю: я тоже шучу. Ну, а если…

По спине и рукам бежит холодок. Возвращаюсь в комнату, ставлю лоток на место, опять сажусь за стол. Нельзя ведь так просто отмахнуться от этой проблемы, а другого выхода нет, настойчиво шепчет совесть. Качаю головой, мечтая закрыть ей рот, но она говорит все громче: если не сделать операцию, Долли, не дай бог, вообще ослепнет. И что тогда? Каково тебе будет? Могла помочь – пусть столь необычным способом, – но не потрудилась и попробовать. Возилась со своим кроликом, а на человека плевать хотела. На собственную единственную крестницу!

Вдруг сердце стискивает страх. Перед непознаваемым, всевидящим и карающим за бесчеловечность. Наверное, это и есть Бог. Сцепляю руки в замок, насилу одолевая порыв сложить их перед грудью. Не могу назвать себя набожной, да и в церкви бываю крайне редко, но мать моего отца, моя бабушка, глубоко верующая, а поскольку в детстве я с ней нередко общалась, на мне это, конечно, сказалось.

Снова встаю, не притронувшись ни к сыру, ни к йогурту. Начинаю мерить гостиную шагами. Ощущаю все сильнее, что чувство долга переплетается в душе с воскресшим впечатлением о том разговоре, и делается все более и более страшно. В голове вновь и вновь звучат перечисленные Джосс «за», воображаемый взгляд Колберта следует за мной из угла в угол и, кажется, отыщет везде, убеги я хоть к самому черту. Я и представить не могла, что этот взгляд так ярко запечатлелся в памяти, и не подозревала, что настолько живо помню все те странные чувства…

Вечереет. Как бесполезно проходит день! Хотелось отдохнуть, посмотреть телевизор.

Телевизор! Хватаю пульт и жму на кнопку включения, надеясь, что болтовня актеров, шоуменов – кого угодно – станет долгожданным избавлением. Смотрю на экран, предельно сосредотачиваясь, но по прошествии нескольких минут ловлю себя на том, что в упор не вижу, кто передо мной и что это за канал. Думаю о своем. Все о том же! Кошмар!

Вот на ум приходит спасительная мысль. Чтобы удостовериться в своей правоте, выдвигаю ящики компьютерного стола, просматриваю все, что в них храню, заглядываю на верхние книжные полки, даже на платяной шкаф. Обрадованно беру телефонную трубку и набираю номер Джосс. Та, когда я называюсь, отвечает с обидой в голосе:

– Чего тебе?

Досадую, хоть и прекрасно знаю: она это не всерьез, уже завтра и думать забудет, что должна для приличия надуть губы.

– У меня уважительная причина! – победно восклицаю я. – Его номер исчез!

– Как это? – изумляется Джосс.

– Вот так! – Опускаюсь на диван и с облегчением вздыхаю. Даже начинаю не без интереса поглядывать на экран. – Бумажки нет. Наверное, я ее выкинула вместе с ненужными квитанциями и чеками.

– Не может такого быть! – заявляет Джосс. – Ты не хранишь там ни чеков, ни квитанций!

Удивленно сдвигаю брови.

– Где – там?

– В старой сумке, конечно, – с уверенностью говорит Джосс. – Где лежит диплом и прочие документы.

Растерянно моргаю. Порой задумываешься: нужны ли они, столь близкие подруги? Кое-что о моем жилище Джосс известно лучше, чем мне самой.

– С чего ты решила, что бумажка там? – спрашиваю я заметно поникшим голосом. Заглянуть в сумку мне как-то не пришло в голову.

– Что значит «с чего»? – недоуменно спрашивает Джосс. – Ты сама ее туда положила. Что, не помнишь?

– Нет, – признаюсь я. – А ты как запомнила?

– В ту ночь я ночевала у тебя, – говорит Джосс тоном матери, уставшей талдычить ребенку, что зубы надо чистить дважды в день – утром и вечером. – А запомнила очень просто – такие вещи не забываются.

Мне вдруг отчетливо вспоминается минута, когда я клала кремово-розовый листок в старую сумку, и на плечи опускается незримая гора обреченности. Теперь пути назад почти нет. Я практически призналась Джосс, что не отмахнулась от ее бредовой идеи, а целый день только и прикидываю, могу ли изменить свое решение.

– Ким? – зовет Джосс. – Ты чего молчишь? Вспомнила или нет?

– Гм… – Я чешу переносицу, зажмуриваю глаза. Куда деваться – не знаю. Хоть провались сквозь землю! – Нет, не вспомнила. Надо проверить.

– Так иди и проверь, – нетерпеливо просит Джосс.

– Сумка в спальне, а я в гостиной. – Мне страшно не хочется заглядывать в проклятую сумку. Такое ощущение, что в ней моя погибель. И вместе с тем при одной мысли о том, что бумажка сохранилась, возникает убийственное чувство. Как когда смотришь вниз с огромной высоты и знаешь: надо скорей отойти от края, но опасность притягивает и манит и ты продолжаешь смотреть, наслаждаясь головокружительным страхом…

– Ну так сходи в спальню, – говорит Джосс.

– Я в гостиной, – повторяю я. – И звоню не по сотовому. А домашний у меня старинный – с трубкой на проводе. Шнур не настолько длинный, чтобы повсюду таскать за собой аппарат. – Я просто тяну время. Придумываю трудности, которых, по сути, нет.

Джосс цокает языком.

– Подумаешь, проблема! Положи трубку, я подожду. Или перезвони.

– Ладно, – с неохотой соглашаюсь я.

– Только обязательно перезвони!

3

Рассматриваю цифры, написанные рукой этого чокнутого. Не слишком крупные и не мелкие, выведенные, судя по всему, без особого старания. Пытаюсь увидеть в них хоть незначительную подсказку – намек на то, кто он и что ему нужно. Цифры равнодушны, как январские сосульки, и не желают открывать тайн. Начинаю чувствовать себя пленницей – этого номера, Джосс, Колберта. Всего света.