Елена Арсеньева - Госпожа сочинительница (новеллы)
Кстати сказать, Каролина с годами начала понимать, что держать открытый и хлебосольный дом может любая мещанка, а вот чтобы женщина привлекала мужчин, в ней должна быть загадка. Роковая любовь, разбитое сердце, легкий налет меланхолии, тень печали на челе – эти маленькие ухищрения никогда не выходили из моды и использовались мадам Павловой столь же умело, как серьги, фермуары, банты и перстни с браслетами. Особенно серьги она отчего-то любила, и, когда томно покачивала головой, легкий перезвон одухотворял общую задумчивость ее мины. А насчет творчества… Нетрудно угадать, что наилучшим, наивыигрышным предметом, придающим стихам Каролины этот легкий налет загадочности, меланхолии и даже где-то тоски, оставался сердечный друг ее далекой юности, олицетворение самого романтического из всех романтических героев – Адам Мицкевич.
Тебе все то, чему нет выраженья.И мысль, и вздох, доверенный судьбе.Надежда каждая и вдохновенье.Вся жизнь моя, все существо – тебе!..Ты знал один, как женщина порою.И любит, и любимой может быть;Ты знал один, какой огонь судьбою.Зажжен в душе, желавшей чувство скрыть.О, мой любимый, дай мне право.Пить вечно радость забытья!Поэт, твоя со мною слава!Мой юный – мне любовь твоя!..Все ж здесь мы жили не случайно.И к вечности рвались душой.Мы знали глубь священной тайны.Мы зрели небо над собой.Одна любовь – существованье.Закон небес – в сердцах людей.Одна любовь – миров дыханье.И бог понятен только ей!
Вообще Каролина взяла за правило ежегодно «отмечать» 10 ноября, ту дату, когда они с Мицкевичем объяснились в любви, несколькими строками, а чаще – целым стихотворением.
Я помню, сердца глас был звонок.Я помню, свой восторг оно.Всем поверяло как ребенок;Теперь не то – тому давно.Туда, где суетно и шумно.Я не несу мечту свою.Перед толпой благоразумно.Свои волнения таю.Уж не смущаюсь я без нужды.Уж странны мне младые сны.Но все-таки не вовсе чужды.И, слава богу, не смешны.Пусть вновь мелькнет хоть тень былого.Пусть, хоть напрасно, в этот миг.С безмолвных уст сорвется слово.Пусть вновь душа найдет язык!Она опять замолкнет вскоре, –И будет в ней под тихой мглой.Как лучший перл в бездонном море.Скрываться клад ее немой.
И еще вот это – спустя год: прелестные, искренние строки тоскующей женщины, у которой все сложилось в жизни далеко не так, как хотелось бы, жалоба, словно бы прерванная на полувздохе:
К тебе теперь я думу обращаю.Безгрешную, хоть грустную, – к тебе!Несусь душой к далекому мне краю.И к отчужденной мне давно судьбе.Так много лет прошло, – и дни невзгоды.И радости встречались дни не раз;Так много лет, – и более чем годы.События переменили нас.Не таковы расстались мы с тобою!Расстались мы – ты помнишь ли, поэт? –А счастья дар предложен был судьбою;Да, может быть, а может быть – и нет!Кто ж вас достиг, о светлые виденья?О гордые, взыскательные сны?Кто удержал минуту вдохновенья?И луч зари, и ток морской волны?Кто не стоял, испуганно и немо.Пред идолом развенчанным своим?..
Впрочем, в 40-е годы Каролине пока еще не на что особенно было жаловаться. У нее родился сын; эти годы были временем расцвета ее поэтического дарования. Она много писала, беспрестанно печаталась в журналах и альманахах. О ее переводах даже желчный Белинский высказывался с восторгом: «Удивительный талант г-жи Павловой переводить стихотворения со всех известных ей языков и на все известные ей языки начинает наконец приобретать всеобщую известность. Но еще лучше (по причине языка) ее переводы на русский язык; подивитесь сами этой сжатости, этой мужественной энергии, благородной простоте этих алмазных стихов, алмазных и по крепости, и по блеску поэтическому».
Да, Каролина выработала свою характерную поэтическую манеру – несколько холодноватую, но в высшей степени эффектную. Правда, злые языки болтали, она-де так упоена своим успехом, что скоро весь народ разбежится из ее салона: она совершенно зачитывает людей своими стихами и никого больше не желает слышать. Впрочем, эти пророчества не сбылись, и отнюдь не словоохотливость Каролины стала причиной грядущих печальных перемен в ее жизни…
До них, однако, было еще далеко, пока Каролина купалась в волнах успеха.
В 1848 году был издан ее роман «Двойная жизнь», написанный стихами и прозой. К тому же времени относится небольшая поэма «Разговор в Трианоне», которую сама Каролина считала лучшим своим произведением. Это фантастический спор встретившихся на балу в Трианоне Калиостро и графа Мирабо о несовершенствах человеческой природы, о том, что людям свойственно забывать уроки предыдущих поколений: так, аристократы, которые веками угнетали низшие классы, снова и снова забывают о том, что нельзя пользоваться плодами чужого труда, что беспрестанно подавляемая гордость может однажды разогнуться – и ударить своего угнетателя так, как это уже было во Франции, было в Англии… Где произойдет вновь?..
Намеки, имевшиеся в поэме, оказались слишком явственны и дерзки – поэма была запрещена цензурой. В то время фрондерство (через полтора столетия вместо этого слова станут употреблять другое – диссидентство, но суть явления за это время мало изменится) было не просто хорошим тоном, но непременным свойством всякогоинтеллигентного человека. Поэтому популярность салона Павловых еще выросла.
Несколько лет все шло наилучшим образом. А потом начались серьезные неприятности.
Во-первых, Каролина узнала о том, что муж ей неверен. Но это ладно, у нее и самой рыльце было в пушку… Что же вы хотите, нельзя подкидывать в сердечный костер только старые дрова, вдохновение нуждается в постоянном топливе! Гораздо хуже оказалось то, что муж ее, как уже было сказано, – завзятый игрок, проигрывал да проигрывал, а потом как-то незаметно выяснилось, что он спустил с рук все состояние жены.
Обидно было ей думать, что жизнь отдана в развлечение человеку недостойному, так и не полюбившему ее, поэтому все чаще срываются с пера такие грустные стихи, что страшно становится этих проблесков искренности у преуспевающей поэтессы, знаменитой хозяйки салона, словно бы более дамы, чем женщины, безусловно, светской, выдержанной особы… но, оказывается, совершенно разочарованной в жизни.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});