Встретимся во снах - Ирма Гринёва
— Ты сказал «и здесь похожи». А в чём ещё?
— Меня тоже назвали в честь литературного героя — Теодоро из «Собаки на сене».
— Как странно, Теодоро, ведь, испанское имя. А у тебя, как сказали, греческое происхождение.
— Это целая история.
— Извини, если я лезу в то, что меня…
— Всё в порядке. Я уже понял, что ты не любишь ставить людей в затруднительное положение. Я расскажу. Семья моей бабушки жила в Салониках. Это важный морской порт. Там она познакомилась с русским моряком Михаилом Головановым. Он увёз её в Ленинград. Бабушка рассказывала, как она была поражена, увидев огромный город с великолепными дворцами, широкими прямыми улицами и разводными мостами. Салоники тоже большой город, но с Ленинградом не сравнить. Она полюбила гулять по городу, когда оставалась одна. А это часто было. Дни встреч и месяцы ожидания. Чтобы они чаще виделись, бабушка летала в те порты, где разгружался корабль дедушки. Не полетела только один раз, боялась за ребёнка на седьмом месяце беременности. Не могла потом себе этого простить. Корабль подвергся нападению пиратов. Судьба экипажа до сих пор не известна. У дедушки даже могилы нет. Бабушка родила сына. Его назвали Александром, как они с дедушкой хотели. Она вернулась в Грецию, но уже не в Салоники — не могла видеть море, которое лишило её возлюбленного. Когда я родился, бабушка поставила моих родителей перед выбором: или Михаил в честь дедушки, или Теодоро. Теодоро, потому что ей очень понравился русский фильм «Собака на сене». Героя играл Михаил Боярский, очень похожий на дедушку, только в темном варианте. Несколько фотографий и три кассеты с фильмами Боярского: «Собака на сене», «Соломенная шляпка» и «Старший сын», вот и всё, что моя бабушка привезла из СССР. Она часто пересматривала эти фильмы. А я выучил по ним русский язык. Вот такая история.
— А я думала, что «греческое происхождение» это фигура речи. Мало ли кто у нас какого происхождения. Если покопаться, то и монголы с татарами14 найдутся, и евреи, и поляки. И ещё, ты очень хорошо говоришь по-русски, без акцента.
— А греческую фамилию взял для рекламы, — кивнул головой Теодор и задорно улыбнулся, — Эту версию я уже слышал не раз. На самом деле, фамилия Галанис происходит от моей матери. Такой компромисс. Папа хотел оставить меня с ней. Он в детстве настрадался от фамилии Голованов. Но бабушка не разрешила. Так что официально я — Теодоро Голованов-Галанис. В России — Теодор Голованов-Галанис. За границей — Теодоро Галанис. А для друзей Тео. Что касается языка, то я в России больше десяти лет, много читаю русских авторов.
— А как ты оказался у нас? Почему остался?
— Ещё раз спасибо моей бабушке. Мы с ней много путешествовали по Европе. Объездили все страны, которые она посетила, когда летала за дедушкой. Только в порты не заезжали. Мне исполнилось шестнадцать, когда она предложила поехать в Санкт-Петербург. Конечно, я многое знал о Санкт-Петербурге, видел много фотографий и видео, но действительность превзошла все мои ожидания. В следующем году я поступил в Санкт-Петербургскую Консерваторию. Во время учёбы объездил пол-России, куда только смог попасть. Это была, конечно, Москва. А ещё Новосибирск, Краснодар, Пермь, Казань, Томск. Влюбился в Россию, в её людей, в русских женщин. Что меня потрясло, и что я обожаю, так это то, насколько разные вещи существуют здесь по соседству. Россия же невероятно разнообразна. Взять хотя бы города. Санкт-Петербург — имперский город с имперским духом. Именно так — дважды имперский. Москва совсем другая — царская и купеческая. Казань — с первых же шагов теплый, гостеприимный, родной город. До сих пор не могу к этому привыкнуть. У русского народа есть потрясающая особенность — взять что-то извне, освоить, адаптировать на свой лад и создать свою версию, которая будет лучше, чем первоисточник. Такого я не видел больше нигде. И ещё: русская душа — это не сказки. Это удивительная наивность, которая способна поменять мир к лучшему.
— Поэтому остался?
— Россия — последний оплот, где ещё жив романтизм. Я тоже человек романтичный. Поэтому я счастлив в России. Я много времени провёл на Западе и потому лучше могу оценить то, что есть в России. Но я понял это позже, после того, как решил остаться. Бабушка… Бабушка подарила мне Россию… Она умерла после нашего совместного путешествия… Она как будто чувствовала, что уйдёт, и захотела в последний раз отправиться в святая святых. Как в паломничество… Она завещала мне остаться в России. Ты понимаешь?
Белла кивнула, сдерживая слёзы. Она понимала, что Тео рассказывает ей о таком личном, интимном, потаённом, что чужому, практически незнакомому человеку, не рассказывают… А Теодор, между тем, продолжил:
— Смерть близкого человека подобна удару по голове. «Обухом» — так русские говорят? Старый человек или давно больной — не важно. Вы к этому не готовы. Мы застываем. Голова и сердце пусты. Потом резкая боль. Слёзы. Гнев на несправедливость. Чувство вины. Я не помог. Я не успел. Я виноват. Царапины на душе. Обида, что осиротел…
Белла почувствовала, что Тео описывает не только свои чувства после смерти бабушки, но и что-то ещё. И он, действительно, заговорил о другом:
— …Канчели написал литургию «Оплаканный ветром» на смерть своего друга. Эту программу — Канчели и Шостакович, двадцать второго июня мы повторяем уже несколько лет. Такая музыка, если у человека жуткая тоска и депрессия, она способна очистить и освободить. Такая музыка — это лекарство.
— Канчелли… Это какой-то итальянский композитор? Ни разу о нём не слышала.
— Нет. Грузинский. Гия Канчели. Наверняка ты его знаешь. Фильмы «Мимино», «Кин-дза-дза» смотрела?
— Он написал музыку к этим фильмам?! Конечно, знаю. Ничего себе! А ты откуда знаешь эти фильмы? Я думала, что серьёзные музыканты только классикой интересуются.
Тео рассмеялся:
— Дирижёры рождаются прямо во фраках, скрипачи спят в обнимку со скрипками, а балерины ходят исключительно на пуантах!
И, посерьёзнев, добавил:
— Мы — обычные люди, с обычными человеческими потребностями и интересами. Возможно, немного ближе к небу. Видим или слышим чуть больше, дальше, глубже остальных. Наше счастье — это создавать нечто красивое и делиться этим с другими людьми. А что касается Канчели, то каждый раз, когда я беру в репертуар произведение нового для меня композитора, я ищу точки соприкосновения с ним, чтобы слиться с его музыкой. Но не через его биографию. Я прочел много биографий известных композиторов, и теперь стараюсь
