Полина Федорова - Выбираю любовь

— Патриот, — твердо заявил Мансуров и расправил брови. — Вы настоящий патриот. К несчастью, таковых в нашей державе становится все меньше. И я очень рад, что в вашем лице имею честь видеть настоящего гражданина своей страны. Весьма, весьма рад, — добавил губернатор и крепко пожал руку Есипову.

Помещик-патриот выправил через Гражданскую палату отпускную Насте, и та стала человеком вольным, имеющим право распоряжаться собственной судьбой. Деньжата у Насти водились, и, приехав вместе с Плавильщиковым в Москву, она сняла небольшой домик недалеко от Иоанно-Предтеченской церкви в Староконюшенном переулке, небольшой, но опрятный и чистенький, как и положено домам дворянского предместья Москвы. Петр Алексеевич начал хлопотать о дебюте Насти, что, впрочем, не понравилось ни московским артистам, ни директорам казенных театров. Кроме того, любимица московской публики Матрена Воробьева, опасаясь конкуренции со стороны Насти, распространила слух, что Плавильщиков хочет ее скабалировать и что Аникеева — весьма посредственная актриса, что, конечно, отразилось на мнении о ней московской публики.

Комедийный дебют прошел неудачно. В пьесе «Ошибки, или Утро вечера мудренее» Настя не лучшим образом сыграла петербургскую светскую львицу, не добившись убедительности в этом образе и не растопив льда холодно настроенной к ней публики. Среди актеров прошел слух, что театральная контора готова отказать Аникеевой в московской сцене. Все должен был решить ее трагедийный дебют, для которого, не без злого умысла, была предложена уже поднадоевшая москвичам трагедия Княжнина «Софонисба».

6

— Пойми, — горячился Плавильщиков, в душе, видно, уже сожалея, что увез Настю в Москву, слишком опрометчиво и самонадеянно решив, что она будет блистать на сцене Первопрестольной, — они выбрали для тебя «Софонисбу» явно ожидая провала пьесы, твоего неуспеха, как актрисы. Потребуй для себя другую роль, пока не поздно. Если хочешь, я могу настоять на перемене.

— Благодарю вас, Петр Алексеевич, не стоит, — невесело усмехнулась Настя. — Они все равно подберут для меня что-либо похожее и такое же древнее, как они сами. Не хотят меня видеть в Москве.

— Ну, это мы еще посмотрим, — не очень уверенно заявил Плавильщиков, стараясь не встречаться с Настей взглядом. — Давай лучше еще раз пройдем твою роль.

Она все схватывала на лету! Петр Алексеевич остался совершенно очарованным артистическим обаянием Насти, а после ее заключительного монолога даже захлопал в ладоши и воскликнул:

— Славно, Mon petit demon[5], ах, как славно!

Может, все еще обойдется?

Первый удар был нанесен Насте в театральной костюмерной. Платье Софонисбы, супруги царя Нумидского, как гласили авертиссементы и афишки в руках публики из кресел и партера, оказалось неудачным и болталось на ней, как на вешалке, как это было и в ее дебюте у Есипова. И когда она вышла на сцену, то была похожа на Пьеро, марионетту из балаганного театрика, коей не хватало только веревочек, за которые бы ее дергал хозяин.

Зал встретил актрису смешком, что совершенно выбило ее из колеи. Голос, и без того негромкий, был едва слышим и часто срывался. Плавильщиков — ее возлюбленный Массинисса, желая «усилить» игру, стал почти выкрикивать свой текст и отчаянно жестикулировать. В порыве усердия он задел пальцами свой парик, и тот взвился высоко вверх. Петр Алексеевич подхватил его на лету и так ловко вернул на прежнее место, что публика начала хохотать, но уже беззлобно. И тут Настя услышала свое имя. Она бросила взгляд в зал и увидела в первом ряду кресел… князя Гундорова. Вытянув свои свекольные губы, он посылал ей воздушный поцелуй и участливо качал головой. Рядом с ним сидел юноша, чем-то похожий на старика, и тоже участливо, даже с какой-то жалостью смотрел на нее.

На мгновение она замерла.

Ее жалеют?

И кто?!

Этот противный старикашка, этот мышиный жеребчик? И его юный родственник, сын или внук, верно, такой же сластолюбец, как и его пращур?

Жалеют ее?

Они?! Нет, она не доставит им такого удовольствия.

Софонисба выпрямилась и гордо посмотрела в зал. Теперь глаза ее пылали, речь стала громче…

В нелицемерии ты оскорбленье видишь.Едва в венце, а ты уж правду ненавидишь…

Это уже была другая Софонисба. Публика перестала замечать, что платье велико и внимала ее голосу, который уже не казался слишком тихим. Провинциальная актриса в роли царицы исчезла, и перед зрителями появилась настоящая царица, не желающая выполнять прихоти римлян и предпочитающая смерть унижению. Бесенок в Насте проснулся очень вовремя! Несколько раз она ловила на себе восхищенные взгляды Плавильщикова-Массиниссы, а потом как бы в раздумье перед очередной репликой посмотрела в зал.

Публика притихла. Зрители следили за каждым движением актрисы и ловила каждое ее слово.

Она снова встретилась со взглядом князя Гундорова. Князь, как ей показалось, был удивлен и несколько растерян. А в глазах юноши, по лицу которого, словно ненароком, скользнула взором Настя, светился восторг.

Вот так! Она не нуждается в их участии. Теперь она повелевает ими! И так теперь будет всегда — и на сцене, и в жизни!

Плавильщиков не мог сдержать улыбки, несмотря на то что ему в одной из последних сцен полагалось быть глубоко опечаленным, ведь именно Массинисса толкает свою возлюбленную Софонисбу сделать выбор между унижением и смертью в пользу смерти.

— Прости в последний раз!

Настя произнесла эти слова с такой внутренней силой, с такой выразительностью, что зал взорвался аплодисментами, даже не дождавшись, когда Софонисба бросится в прощальные объятия Массиниссы. А по окончании спектакля громкие рукоплескания буквально взорвали театр, и многие зрители, до того настроенные крайне скептически к бывшей крепостной актрисе-провинциалке, забывшись, неистовствовали в ажитации, кричали «браво!», бросали на сцену кошельки с монетами.

Несомненный успех! Можно было не сомневаться, что после такого дебюта Насте будет предоставлена одна из московских сцен.

Плавильщиков и Настя принимали поздравления от актеров, когда за кулисами появился князь Гундоров со своим юным соседом.

— Поздравляю, поздравляю вас, — пожал он руку сияющему Плавильщикову и обратился к Насте. — А вас я поздравляю особо, — приник князь своими красными губами к ее запястью, и Настя едва удержалась, чтобы не отдернуть руку. — Ведь мы с вами старые знакомые, — Гундоров со значением посмотрел на нее, — помните, пять лет назад на ужине у Павла Петровича Есипова, когда вы…