Полин Эш - Мечта моего сердца

— Пропало все. У него было там полно краски, лака, и все вспыхнуло, как хворост. Пожарные едва спасли два соседних дома.

— Господи, что же я скажу ему? С руками у него не очень хорошо…

— Что на вашем больничном языке, наверное, означает — если от рук что и осталось, то упоминания все равно не заслуживает, — хмыкнул полисмен. — Тут я все равно не судья, няня Ричи. А вы его работы видели? Мы тут говорили о них перед вашим звонком. В городской библиотеке как раз выставляют его картины.

— Я, к сожалению, его картин не видела, — огорченно проговорила Лейла. — А долго еще продлится выставка?

— Кажется, через день-другой ее закроют. Так что поспешите, если хотите застать.

Лейла обещала поспешить, хотя очень сомневалась, что сумеет выбраться. До Инглвика добираться очень неудобно, приходится два раза делать пересадку, и всегда очередной автобус уходит из-под носа, потому что предыдущий запаздывает.

Она сделала покупки для пациентов и все время не переставала думать о Дадли Марчмонте. Что осталось в жизни у этого человека?

«А все-таки я что-нибудь придумаю, чтобы ему захотелось встряхнуться», — твердила она себе с решимостью. Но пока ей ничего не приходило в голову. Он даже книгу не может держать в руках, как Джефри Филби. А какая радость от чтения, если приходится кого-то постоянно просить об одолжении? Да в общей палате и не почитаешь особенно вслух. Вот если бы его перевели в отдельный бокс… Сегодня утром она как раз слышала, как об этом говорил Том Гудвин. Но общее мнение врачей было такое, что в боксе Марчмонт совсем захандрит, и Лейла видела в этом резон.

О чем она станет говорить с ним в следующий раз? Она видела, что ему хотелось с ней беседовать. Она уже встречала это выражение на лицах беспомощных мужчин…

Но случилось так, что она была избавлена от неотложной необходимости волноваться за Дадли Марчмонта, поскольку ее направили дежурить в маленький бокс к особому пациенту — зятю Керни Холдстока.

Лейла с волнением глядела на этого человека, чье имя было у всех на устах. Он, несомненно, был хорош собой, даже несмотря на пепельную бледность лица. Девушка тихо села на стул у изголовья больного. Она дежурила у тяжелых больных уже дважды, один раз — у ребенка с бинтами на глазах. Ужасный, чудовищный случай. Живой, подвижный малыш порывался встать, и ее задачей было не давать ему двигаться, заинтересовать чем-то и не позволить трогать бинты.

Второй случай был по-своему не менее ужасным. Девушка примерно ее лет только что перенесла операцию. Лейле нужно было просто следить за ее пульсом. Девушка была в тяжелом состоянии, но врачи не сомневались, что она пойдет на поправку. А она тихо и внезапно перестала дышать.

Глядя на нового больного, Лейла вдруг снова засомневалась — не поменять ли ей профессию. Если собираешься стать хорошей сиделкой, медсестрой, недостаточно только ухаживать за больными, которые нуждаются в помощи. Нужно еще уметь стиснуть зубы в случаях, исход которых может оказаться печален. Что, если и зятя главного хирурга ждет такой исход — во время ее дежурства? По ее спине пробежал озноб. Конечно, ее вины в том не будет, но все-таки…

Но у нее нет права так думать! Ей представилось, как Опал в который раз бранит ее и напоминает, что это просто работа, которую нужно сделать, и от них требуется только сделать ее как можно лучше. Опал не стала бы так волноваться. Она бы спокойно занялась делом, словно перед ней просто история болезни, а не живой страдающий человек.

Ей предстоит провести с этим человеком несколько дней, а может быть, несколько недель. Лейла сделала запись в карте и заняла свое место, глядя на больного и вспоминая, что о нем слышала. Работа заставляла этого человека колесить по свету. Говорили, что не было страны, где бы он не побывал. Что будет, когда он придет в себя после укола, — станет рассказывать о путешествиях, о жене — или лежать, безучастно глядя в потолок, как лежал вначале Джефри Филби и теперь Дадли Марчмонт?

Лейла сидела так довольно долго, но вот веки больного дрогнули, он открыл глаза и взглянул на нее, видимо с трудом фокусируя взгляд. Она привстала и склонилась над ним, готовая позвать медсестру.

Он раздельно произнес:

— Ром?

Лейла двинулась к двери, но глаза его снова закрылись. Только одно слово — и он снова погрузился в забытье. Что он хотел сказать? Действительно ли это было «ром»? Или ей показалось? Лейла не была уверена.

В этот момент в палату вошел Керни Холдсток, и она сообщила ему об этом. Он нахмурился.

— Вы уверены, что он сказал только это?

— По крайней мере, звучало похоже… Я думала, может быть, вам это что-то скажет? Может, это как-то связано с его работой?

— Сейчас придет моя сестра. Возможно, она поймет. — Еще совсем недавно он хотел, чтобы Арабелла повидала няню Ричмонд, но и представить не мог, что это случится при таких обстоятельствах!

Арабелла видела, как мужа вывозили из операционной, и полностью потеряла присутствие духа. Но сейчас она пообещала, что будет держать себя в руках. Когда она показалась в дверях, Керни пытливо взглянул на нее. Сумеет ли она сдержать обещание?

Лейла в одну секунду оказалась рядом, взяла ее под руку, подвела к стулу. Но Арабелла, кажется, даже не замечала присутствия сиделки — она смотрела только на мужа, словно силой взгляда хотела вернуть его в реальность из смутной мглы забытья, в которую он ускользал.

Лейла усадила ее и встала рядом. Арабелла произнесла сдавленно:

— Он умирает, да? Вы мне просто не говорите. Почему ты не скажешь мне правду, Керни?

— Белла, прошу тебя… — взмолился он.

— Нет, все хорошо. Я держусь. Я ведь обещала тебе, — проговорила Арабелла.

Он подумал, что она изменилась до неузнаваемости. Лицо распухло от слез, всегда счастливые, смеющиеся глаза заплыли. Что с ней будет, если Марвуд не выкарабкается? Он перевел взгляд на Лейлу Ричмонд.

— Белла, вот няня говорит, он только что приходил в себя и разговаривал.

— Что он сказал? — встрепенулась Арабелла и впервые взглянула на Лейлу. Разумеется, она нисколько не интересовала Арабеллу как личность — она просто могла повторить ей слова мужа и существовала для нее только в этом качестве. — Он спрашивал обо мне?

Лейла замялась.

Она бы не колеблясь ответила сейчас «да», но рядом стоял Керни Холдсток и пристально смотрел на бесчувственного пациента.

— Я не совсем поняла, — ответила она. — Вроде бы он сказал слово «ром». Вам это о чем-то говорит, миссис Таппенден?

— Ром? Абсолютно ни о чем… Правда… Керни, он волнуется о поездке в Бонн. Это так и есть. Бедный мой! Если бы он знал, что теперь никуда не придется ехать. Он слышит меня, Керни? Если я прошепчу ему на ухо, ты думаешь, он меня услышит?