Делла Сванхольм - Сладкий капкан

Она выучила французский, английский и испанский языки. Одевалась в самых дорогих бутиках. За ее волосами и ногтями ухаживали лучшие парикмахеры и маникюрши. Ингрид удовлетворяла не только гордость Антуана как мужчины, но и способствовала дальнейшей славе отеля и ресторана «Шатле». Многие мужчины приезжали в Бордо только для того, чтобы взглянуть на Ингрид Лану и откушать здесь знаменитое картофельное пюре с трюфелями. Даже бешеный ирландец О'Коннор, который, казалось, ничего не хотел знать, кроме своей кухни, признавал власть красоты Ингрид над людьми.

Он стал готовить ей особые блюда, куда добавлял, правда тайно и в микроскопических дозах, какие-то коренья, которые достались ему от бабушки-друидки. Казалось, что после этих блюд красота Ингрид становилась еще более изысканной, а глаза начинали мерцать каким-то колдовским светом.

Антуан гордился своей женой. Он был благодарен ей за помощь в укреплении его личного престижа и репутации гостиницы и ресторана. Они были блестящей парой — молодые, красивые, высокие, спортивные. И ни одно светское мероприятие в городе — будь то премьера в театре или открытие выставки знаменитого художника — не обходилось без их присутствия. Газетчики обожали Ингрид Лану, без конца печатали ее фотографии, называя ее Снежной королевой. И все бордосцы знали, о ком идет речь.

Так продолжалось несколько лет. Антуан был счастлив — если не считать, что у них не было детей. С некоторых пор Антуан стал втайне мечтать о сыне, о наследнике. Однажды, лежа с Ингрид в их роскошной двуспальной кровати, которая, если верить владельцу антикварного салона, когда-то стояла в личных покоях самой мадам Дюбарри, Антуан притянул Ингрид к себе и, крепко обняв ее, прошептал:

— Ингрид, я хочу, чтобы у нас были дети.

Она рассмеялась серебристым смехом.

— А я-то думала, что тебе никто не нужен, кроме меня!

— Конечно, ты нужна мне больше всего на свете. Но ведь в каждом нашем ребенке обязательно будет заключена и частичка тебя, и я буду любить наших детей и тебя даже еще больше! — Антуан с надеждой смотрел ей в глаза: — Ну как, ты согласна?

Ингрид сладко потянулась, волнующе выгибая свое роскошное тело.

— Антуан, мне кажется, что сейчас, когда мы живем друг для друга, мы по-настоящему счастливы. И я не уверена, нужно ли что-то менять.

Антуан помрачнел.

— Ингрид, но ведь дети — это вершина всякого супружества. Это то, что и составляет высшее счастье любой семьи. Мне бы так хотелось, чтобы ты родила голубоглазую девочку, похожую на тебя, и мальчика, похожего на меня. — Он теснее прижал ее к себе. — Я хочу иметь детей, которым я смог бы когда-нибудь передать наш отель и ресторан, наше дело, нашу коллекцию предметов искусства. Это же так естественно.

— Я и не предполагала, что ты настолько чадолюбив, Антуан, — чуть-чуть ехидно улыбнулась Ингрид. — Когда ты уговаривал меня выйти за тебя замуж в далеком Готхобе, ты ни словом не намекнул на это.

— Я не понимаю, Ингрид… — Антуан почувствовал, что начинает закипать. — Неужели в желании иметь детей есть что-то постыдное, что-то нехорошее? Неужели человек, который хочет иметь детей, должен в чем-то оправдываться?

— Я просто хотела сказать, что твое желание завести детей прозвучало несколько неожиданно для меня, — отрезала Ингрид.

— Но теперь, когда ты знаешь, как я их хочу… — Он выжидательно посмотрел на жену.

— Антуан, такие решения не принимаются скоропалительно! Дети — это очень большая ответственность, очень серьезный шаг.

— Ты думаешь, я не готов к этой ответственности? Или, может, ты не веришь, что мы сможем достойно обеспечить наших детей? Но, Ингрид, мы же ведь миллионеры! Наш бизнес процветает, у нас есть буквально все, чтобы родить и прекрасно воспитать не одного, а нескольких детей!

— Антуан, я лично не готова к этому… Пока не готова. Я еще слишком молода, я еще не удовлетворила свою любознательность, свою страсть к путешествиям, не побывала везде, где мне хотелось бы побывать. Я не представляю, как я смогу жить той жизнью, какой я жила до сих пор, если мы заведем детей. И как я смогу доставлять удовольствие тебе. — Она выразительно посмотрела на него.

— Ты доставила бы мне наивысшее удовольствие, если бы родила ребенка, — сделав над собой усилие, произнес он.

— Еще рано, — томно протянула Ингрид. — Еще слишком рано. Ты же сам понимаешь, что это так. — Ингрид стала ластиться к нему, призывно изгибаясь и мурлыкая. — Давай пока подождем. Давай не будем спешить. — Она начала осыпать его поцелуями, которые становились все более горячими и откровенными, и, как ни сдерживал себя Антуан, он вскоре позабыл обо всем.

Но о своем желании иметь детей он не позабыл, тем более что вскоре его младшая сестра Элоди родила сразу двойню. И, когда наступило Рождество и они, отпустив с богатыми подарками всех своих гостей и сотрудников ресторана, остались в доме одни, Антуан вновь спросил Ингрид — когда же она сможет исполнить его заветную мечту.

— Я понимаю, милый, что у тебя перед глазами стоит пример твоей сестры, которая и впрямь произвела на свет двух замечательных малышей. Но я все-таки не твоя сестра, — сердито ответила Ингрид. — Ты уже спрашивал меня об этом, и я тебе ответила: я не готова. Пока не готова. — Видя, как Антуан сразу помрачнел, она изобразила самую очаровательную улыбку и, незаметно сменив тактику, мягко обратилась к нему: — Ну почему ты так спешишь, Антуан? Я понимаю, что ты был нетерпелив там, в Гренландии, когда тебе хотелось завоевать меня и увезти к себе во Францию. Но сейчас ведь я вся твоя. И я никуда от тебя не уеду. Я буду с тобой всегда и всегда буду приносить тебе удовольствие и радовать тебя. А дети… никуда от нас не уйдут. Мы же оба еще так молоды… у нас все впереди. Кстати, — она кокетливо посмотрела на него, — ты помнишь, что я обещала тебе самую жаркую рождественскую ночь из всех, которые у тебя когда-либо были? Думаю, время исполнить это обещание пришло…

И Антуан вновь оказался не в состоянии противиться неистовой и опаляющей силе ее страсти, заставившей его забыть буквально обо всем на свете.

— Месье, к вам посетитель! — В дверь кабинета просунулась голова секретаря Жерома с как всегда аккуратным проборчиком посередине.

Антуан, оторвавшись от кипы деловых бумаг, разложенных на его широком письменном столе, недовольно поднял голову.

— И кто же именно, Жером?

— Дядюшка Бено, — доложил секретарь, и на его худом лице неожиданно появилась улыбка.

— Ну, это совсем другое дело. — Антуан легко вскочил с кресла и поспешил к двери.

В кабинет вошел плотный мужчина лет шестидесяти, среднего роста, с обветренным загорелым лицом, свидетельствовавшим о том, что его хозяин большую часть времени проводит на свежем воздухе. Взгляд его голубых глаз был одновременно очень внимательным и доброжелательным. В правой руке дядюшка Бено держал корзиночку, накрытую белоснежной салфеткой. Он осторожно поставил ее на стол и только после этого поприветствовал Антуана.