Тела. Сказ 1 - Кристина Владимировна Тарасова
– Заманчиво. Вот только ещё слово, Луна, и наказание.
И я отчаянно толкаю Хозяина Монастыря в грудь. Как и велено, без единого слова. И смотрю на него бесконечно жалобно, однако мужчина не сердится, нет. Глаза его пылают от восторга. Он улыбается. Он возбуждённо скалится и кусает губу, хочет, чтобы я повторила, а потому склоняется к лицу с готовой вырваться ядовитой фразой. Происходящее ловит взглядом выплывшая из комнаты красоты послушница, и, дабы не терять лица, Хозяин Монастыря швыряет:
– В кабинет, Луна. Быстро.
Он произносит это с такой намеренно безобидной и в тот же миг пристреливающей интонацией (и, право, безупречным, нетронутым эмоциями лицом), что я готова признаться во всех грехах и принять чужие. Эта интонация нагнетает ужас и навязывает вину, эта интонация принуждает. И, кажется, девочка узнает её – жмурится и прячется за красным занавесом.
– Ты услышала меня?
Я отворачиваюсь и бегу по коридору. Теряюсь за дверью, как вдруг лисий силуэт нагоняет, разворачивает за талию и пришибает к стене. Пальцы гневно сжимаются на горле, оскал нависает подле лица и тяжело дышит. Я впервой наблюдаю немую войну: войну с самим собой. Хозяин Монастыря препирается с моими нисколько не раскаивающимися глазами – потому что я скорее пьяна от касаний, нежели напугана – и, нервно глотая, отпускает шею. С носков приземляюсь на всю ступню и – глупая! – руками касаюсь скачущей от учащённого дыхания груди. Не своей. Мужчина роняет взгляд на тешащие его касания и резво отстраняется.
– Никогда больше, – зудит голос.
В следующие часы внимаю содержательным речам в отцовском кабинете. Хозяин Монастыря утверждает, что прощает меня на первый раз (это не первый), но впредь (тоже враньё) оценивать и обращаться будет как с другими (о, ложь на лжи и ложью погоняет; он сам себя слышит?).
– Поняла? – подводит мужчина и влетает кулаками в рабочий стол.
Я влетаю затылком в подушку и соглашаюсь скромным кивком.
– Словами, Луна, – добавляет он.
– Поняла.
– …прекрасно.
– Но не приняла.
– Повтори?
– Это правда. – Пожимаю плечами. – Я чувствую к себе другое отношение, а потому не играть на нём не смогу. Мне хочется быть для тебя особенной. Продолжать таковой быть.
– Переоцениваешь себя, – играется мужчина (в ошарашенных и довольных глазах я читаю очередное лукавство).
– А ты недооцениваешь меня.
– Разве?
И он решает закурить. Выуживает очередную острую иглу, поджигает её и сцепляет в зубах. Дым выбирается через танцующие от прохлады шторы и перебивается сигналом конвоя.
– Добро пожаловать, – устало выдыхает мужчина.
– Там…новенькие? – аккуратно спрашиваю я.
– Новее не бывает. Сколько чудесных и порядочных родителей взрастили чудесных и порядочных плодов на землях своих земных богов…Однако жертву они приносят небесным, а сам жертвенник находится меж двух пантеонов. Воистину.
– Ты не рад.
– А чему радоваться?
И он протягивает сигарету. Отмахиваюсь, но под тяжбой сурового взгляда сжимаю её меж пальцев. Затягиваюсь и осторожно выдыхаю: кольцо дыма обволакивает одну из лампочек на потолке.
– Хоть что-то умеешь.
Укол не из обидных, а потому ответа не заслуживает.
Или заслуживает?
– Надо же было чем-то заниматься до встречи с тобой, – говорю я. – Перед физической деградацией я внимала моральному разложению.
– А куда ты впихнула этап развития? – подхватывает мужчина.
– Это самый короткий этап.
– От зачатия до рождения?
– Очень смешно.
– Очень.
Мы смотрим в окно: из конвоя выводят двух девочек. Худые тельца жмутся друг к другу и оглядывают окружение, цепляются за уродливую, требующую ремонта, вывеску, смотрят на покрытые решётками окна – понимают, зубастый дом поглотит их. Одна из будущих послушниц оборачивается на сальную шутку водителя конвоя, отвечает ему колким взглядом и вдогонку получает прижигающий удар по бедру. Водитель конвоя обтирает ладони о пыльные штаны и прячет руки в карманы.
– Разве это дозволено? – спрашиваю я.
– Прибывшие не равно послушницы, – отвечает Хозяин Монастыря. – Они ещё не заключили договор, а, значит, не являются неприкосновенностью Отца.
– Этот водитель хорошо знает здешние правила.
– Ты только приехала, а уже чувствуешь их, – смеётся мужчина. – Для чего обратила внимание на безобидный жест? Хочешь вступиться за незнакомок, которые, увидев бы тебя в грязи, не предложили платка?
– Меня никто не трогал. И не думал.
– Ещё бы.
– Что это значит?
– Я велел, – серьёзно отвечает Хозяин Монастыря.
– Сопровождающих было двое. Два водителя. Один из них сказал «девочка Босса».
– Значит, моя девочка. Особый груз, Луна.
– А это что значит?
– Как думаешь, – мужчина кивает на бредущих к Монастырю, – они отличаются чем-либо от уже пребывающих здесь? Ну, кроме того, что спят на соломе, жрут похлебку через день и плату за то не получают.
– Поняла.
– Уверена?
Он касается моего плеча своим плечом. Случайно. И задерживается, решает.
– Неопытность ныне дорога? – издеваюсь я. По большей степени над собой.
– Дорога невинность. И всегда будет. А неопытность для некоторых назидательных мужчин даже бывает желаема. Для некоторых – некоторым балансом. Опасающиеся же её в Монастырь не являются.
– Что об этом думаешь ты? – с искренним интересом вопрошаю я.
– Думаю, приятно выступать в роли искусителя, указывающего на запретный плод. Но также я думаю, приятно выступать в роли дьявола, с которым заключают договор.
– Ты бы хотел меня?
То его поражает: удивляет и скоблит. На лице вырисовывается совершенно неясная эмоция.
– Я думаю, – признаюсь, – утайки друг от друга лишь портят людские отношения.
– Они задают такт, Луна, а подобная прямота обескураживает, понимаешь? Так нельзя с людьми.
– А как можно? И к чему придумывать на уже придуманные слова другие?
Я докуриваю и швыряю хвост сигареты в пепельницу, сама же приземляюсь на край стола и, обняв одно колено, внимаю очерчивающему меня лицу.
– Хотел бы, – признаётся мужчина на заданное мной. – Если ты откровенна, то и я предпочту. Но мои слова ничего не значат. Ничего не значат и твои слова. Мы есть – такие, и поступать будем – как должно.
– Много договоров ты заключил, о, дьявол? – в очередной раз спрыгиваю с темы.
– Достаточно.
И Хозяин Монастыря рассказывает о том, как пребывают новые девочки: в каком возрасте, с какими историями и помыслами, как часто. Принимает он (удивительно то или нет…?) не всех; многие мечтающие о благой жизни покидают монастырские земли по указу Отца, многие отказываются сами после беседы с ним, предпочитая уродливую и грязную, однако свободную и не обременённую обязательствами жизнь. Несколько раз в квартал – случается – Хозяин Монастыря подготавливает и продаёт друзьям из пантеона жён. Другие публичные дома подобной функцией не располагают, и их целомудренные жительницы периодически несут двух-трехкилограммовые свёртки проблем.
– Расскажи
