Сьюзен Барри - Билет в неизвестность

Она не слышала стука в дверь, не догадывалась, что доктор Андреас уже минут десять как потихоньку вошел в комнату и наблюдает за ней. Только случайно обернувшись, она это заметила. Люсьен вежливо, хотя и прохладно поздоровался и отругал ее за то, что она, во-первых, встала с кровати, а во-вторых, вышла на балкон.

– Извините меня, что я вошел, не дожидаясь приглашения. Но ведь и вы покинули клинику, не предупредив меня, а я уважаю своих пациентов и предпочитаю не оставлять их без наблюдения. Так что если у вас есть возражения против моего присутствия в этой комнате, я удалюсь, как только закончу осмотр. Как вы себя чувствуете теперь?

– Все в полном порядке, спасибо, – ответила она.

– Вы говорили то же самое вчера, а потом, если мне не изменяет память, потеряли сознание.

– Я просто очень не люблю больницы. Они наводят на меня тоску, и я действительно заболеваю.

– А теперь скажите честно, как вы себя чувствуете.

– Нога немного болит и быстро затекает. Я из-за этого плохо спала, – сказала она, немного подумав, и добавила: – Мне вообще не стоило приезжать в Швейцарию!

– Зачем же вы приехали? – спросил он, бережно взяв ее руку, чтобы проверить пульс. – Вы уже сказали мне, что убегаете, но я до сих пор не могу понять, от чего именно? Мне пришлось долго ломать голову над вашими словами. Объясните наконец, что все это значит, иначе я просто сойду с ума.

– Только от себя, – ответила она, взглянув на конверт с письмом от Беверли, лежащий у нее на коленях. – От себя и от одиночества. – И добавила, дотронувшись до письма, когда Люсьен отпустил ее руку: – Я только что получила письмо от дочери с новостями из Италии. Ее медовый месяц проходит, как и положено, просто прекрасно. И я должна бы радоваться за нее, а я ничего не чувствую.

– Так иногда бывает. Медовый месяц – это прекрасная пора жизни, но у каждого она своя. Не всякий раз получается переживать чужое счастье, как свое, даже если это твой ребенок, – согласился он, облокотившись на спинку своего стула. – Сколько лет вашей дочери?

– Всего девятнадцать. Она слишком молода, чтобы выходить замуж.

– И все же вы сами сделали это в восемнадцать.

– Да, вы правы, но я все-таки считаю, точнее, я уверена, что с замужеством можно и подождать.

– Почему же? – спросил Люсьен.

– Близко знать только одного мужчину с такого раннего возраста недостаточно. Это очень обедняет жизненный опыт. Правда, многие девушки созревают раньше. Но ведь в мозгах от этого ничего не меняется.

– Но вы не из таких?

– Я не совсем вас поняла, признаюсь.

– Вы как будто немного расстроились, – обеспокоенно произнес Люсьен. – Может, мы затронули не слишком приятную для вас тему? Или ваш собственный опыт в замужестве был неудачным?

– Нет, что вы, конечно же нет, – возразила она. – Это все не совсем так. Просто наш брак очень быстро и неожиданно закончился. Так что опыта у меня почти не было.

Каро хотела было ограничиться этой фразой, но, когда Люсьен взглянул на нее, между ними как будто прошел электрический разряд. Неожиданно для себя она впервые стала рассказывать о том, каково ей было после внезапной кончины мужа. Как в двадцать лет она почувствовала, что рухнула вся ее жизнь. А жизнь тем не менее не кончилась, и то, что чувствует, как и то, чего не чувствует Каро, оказалось совершенно несущественным. Была двухлетняя Беверли, и оказалось – неправда, что дети наполняют существование смыслом и придают сил. Эти силы надо было откуда-то взять, чтобы девочка не умерла с голода. Нужно сказать, что Каро в этом преуспела, но ее собственная опустошенность так до конца и не исчезла.

– Это было так несправедливо, неправильно. Ни я, ни Беверли не заслуживали такого. Почему это должно было случиться именно с нами! – горячо закончила она.

Выслушав исповедь едва знакомой женщины, Люсьен сначала подумал, что должен чувствовать неловкость, но ее почему-то нет. Постепенно его глаза стали задумчивыми, растаяла ироничная улыбка. Каро решила, что это воспоминания о чем-нибудь очень личном и очень печальном несколько загасили то сочувствие, которое исходило от него во время ее исповеди.

– Вы, конечно, были очень молоды, когда переживали эту трагедию. Я думаю, вы считали, что с ребенком на руках вам особенно тяжело, – медленно заговорил он. – Однако любовь ваша была хоть и короткой, но взаимной, вы не проходили через пытку вежливой признательности, когда чувство умирает. С Беверли, конечно, было трудно, но вы же получили и ее любовь. В конце концов, она у вас есть! И почему вы думаете, что увидеть близкого человека умершим легче, чем просто узнать, что его больше нет?

Ее глаза расширились, но она ничего не ответила, увидев, что его лицо на минуту из просто серьезного сделалось угрюмым.

– И ваша дочь, – продолжил он, возвращая на лицо маску любезности, – выйдя замуж по взаимной любви, в какой-то степени переживет то, что не было суждено вам. Вы все-таки сможете это увидеть, и это будет великолепный спектакль.

– Да, – согласилась она, немного помедлив. – Дэвид – ее муж, конечно, очень мил. Но из моего мира Беверли ушла. Я буду тосковать. Смотреть на них со стороны – все равно что издали наблюдать за ребенком, который после развода живет в другой семье. Беверли была для меня всем. Она и моя работа – это все, что у меня было, и я… Я была счастлива! Я опять поняла это, когда все уже позади.

– Так всегда и бывает. В первый раз вы поступили правильно, не сдавшись после страшной трагедии. Не стоит пренебрегать столь ценным опытом. Ведь вы тогда держались молодцом? – спросил он.

– Надеюсь. Вообще-то те проблемы, которые мне приходилось решать ежедневно, и были счастьем, только я этого не знала. Счастье-то не обязательно безмятежно. Знаете, когда решения даются нелегко, это всегда дает стимул жить и бороться. Если бы это было не так, то вряд ли наш мир выглядел бы таким, какой он сейчас, – сказала она, понимая с досадой, что в ее словах звучит совершенно неуместный пафос.

– И вы боролись за жизнь и место под солнцем? – В его голосе явственно слышалась добродушная насмешка. – Вы говорили, что вы художница. Простите, я, к сожалению, забыл, в каком жанре вы работаете?

– Миниатюра, – ответила она. Но скромно умолчала, что искусствоведы находят у нее настоящий талант, и благодаря этому ее работы считаются эксклюзивными, а ценители и коллекционеры платят за них очень приличные деньги.

– Теперь я припоминаю, вы еще сказали, что испортили зрение из-за работы. Человек с вашим старанием и упорством многого может добиться. Однако, я думаю, вы несколько перестарались. Наградой за ваше прилежание может стать и полная слепота, имейте это в виду. – Люсьен снова говорил как врач. – Любая работа хороша не во вред здоровью. Правда, мне редко приходится вести такие беседы с моими пациентками, но вам я еще раз скажу: попридержите коней. Кстати, вам известно, что устраивать себе такой длительный отдых от очков скорее вредно?