Джулия Тиммон - Замуж за давнего друга

Герберт снова вскочил и стал мерить комнату широкими шагами. Больше всего он злился не на капризы Фионы, а на самого себя, на безволие, которое в нем неизменно рождало ее присутствие. Невелика бы была беда, если бы по природе своей он был человеком безответным и раболепным, – он же был натурой яркой и сильной, потому ненавидел себя за слабость.

Продолжения Деборе пришлось ждать долго. Герберт остановился у окна и снова заговорил – безжизненным глухим голосом – по прошествии лишь минут пятнадцати.

– В Гарфилд-парке, на скамейке, в том самом месте, где Фиона распорядилась остановить машину, сидел третий идиот. Такое вот наша раскрасавица придумала себе на субботу развлечение: собрать в одном месте нескольких обожателей и убедиться в том, что ни один из них не посмеет ей и слова грубого сказать. Можешь себе такое вообразить?

Дебора даже не захотела представлять, насколько униженным и потерянным чувствовал себя в те злосчастные минуты Герберт. И медленно покачала головой.

– Нет, такого я вообразить не могу. Создается впечатление, что у вашей Фионы… – Она осеклась, подумав, что слишком много себе позволяет, но все же договорила: —…не все в порядке с психикой.

Герберт мрачно на нее взглянул и криво улыбнулся.

– Скорее, у нее-то с психикой полный порядок. Кому не мешает полечиться, так это придуркам типа нас. – Он снова потянулся к бутылке.

Дебора остановила его, взяв за руку.

– Хотя бы не так часто, Герберт. Тебе же с непривычки плохо станет.

– Ну и пусть! – Герберт вырвал руку, но Дебора снова ее схватила и сильнее сжала.

– Нет уж. Пока я здесь, не позволю тебе отравить себя. Понял?

Герберт глубоко вздохнул и, к удивлению Деборы, перестал сопротивляться. У него была крупная, теплая и настолько мужественная рука, что в его странные проявления мягкотелости просто не верилось. Дебору вдруг посетила сумасшедшая идея: притянуть его к себе, заключить в объятия, осыпать поцелуями, чтобы он хоть ненадолго забылся. От мысли, насколько легко в таком состоянии можно склонить его к близости, голова пошла кругом, а сердце забилось чаще. Снова испугавшись, что идея чересчур смелая, Дебора медленно разжала пальцы.

Герберт сел и продолжил свой мучительный рассказ.

– Буквально через пять минут Фиона оставила нас втроем, а сама села в такси и, махнув нам в окно рукой, укатила. Мы постояли на месте, не глядя друг на друга, и разошлись. – Он мотнул головой. – Мне и в страшных снах не снилось, что однажды я попаду в такую зависимость к женщине. Но ничего! – Он сжал кулак и ударил-таки по столику. Бутылка лишь слегка пошатнулась. – Знаешь, я задумал во что бы то ни стало влюбить ее в себя. Надо дать ей понять, что это такое – сходить по кому-то с ума. С понедельника пущу в ход новую тактику: не стану обращать на нее внимания или… В общем, я еще не решил, как буду действовать… Если хочешь, составим план действий вместе.

– Угу, – промычала в ответ Дебора, слыша его и не слыша.

Взбудораженная собственной идеей, внезапно пришедшей ей в голову, она сидела, глядя перед собой, и вела со своим вторым «я» жаркий спор.

Не придется ли потом горько пожалеть, если ты решишься на это? – спрашивал голос разума, реагируя на ее разрастающееся желание воспользоваться случаем. Не знаю, отвечало сердце. Но вспоминать об этом до скончания века буду как о высшем благе. Второй возможности, может, никогда больше не выдастся, и тогда всю жизнь целовать и обнимать любимого можно будет только в мечтах.

А сам он как к этому отнесется? – не унимался недоверчивый разум. Что скажет завтра, когда проснется трезвый и все вспомнит?

Во-первых, может, после нескольких бокалов виски и вообще не вспомнит, стояла на своем душа. А если и вспомнит, то смутно… Тогда, конечно, растеряется. Попросит прощения за то, что до такого состояния напился. И… предложит обо всем забыть. Если я объяснюсь ему в любви, это как будто к чему-то его обяжет. Если же мы позанимаемся сексом без излияний и лишних слов, то сделаем вид, что ничего не было. И заживем как прежде – сосед и соседка, давние друзья.

Ты не обманываешь себя? – допытывался разум. Уверена, что все будет так просто?

Не вполне… – говорило сердце. Но поделать с собой ничего не могу…

– Я поклялся себе, что заставлю ее увлечься мной по-настоящему, – процедил сквозь зубы Герберт. – И, как только она станет моей, перевоспитать, научить меня уважать. Поклялся и добьюсь своего, любой ценой. Так ты мне поможешь?

Дебора, уже почти готовая обвить его шею руками, еще колебалась.

– Помогу, – сказала она, думая о том, что после сегодняшней ночи должна будет искуснее прежнего маскировать свои чувства.

– Я знал, что ты не откажешь, Деб, – пробормотал Герберт, снова протягивая к бутылке руку.

Дебора хотела было опять остановить его, но вдруг решила: чем пьянее он будет, тем лучше.

На этот раз Герберт наполнил бокал на четверть и осушил залпом.

– Деб, дружище… – прошептал он с горечью. – Если бы ты только знала, как мне паршиво…

Ждать дольше, видеть его мучения Дебора уже не могла. Ее пальцы, будто сами собой, коснулись его мускулистого предплечья и скользнули выше.

– Не убивайся так, – ласково ответила она, еще не решаясь взглянуть ему в глаза. – Очень тебя прошу… Мне невыносимо смотреть, во что ты превращаешься. Ты… Отважный, умный, настырный. Вспомни: ребята с улицы считали тебя местным героем.

Герберт усмехнулся, и Дебора против воли устремила взгляд на его губы. Вторая ее рука поднялась и несмело дотронулась до плотной Гербертовой шеи – так хорошо знакомой и настолько недостижимой для ее ласк. Сердце забилось быстрее и беспокойнее, и стало трудно дышать. В груди, внизу живота разлилось волшебное тепло, перед глазами слегка потемнело.

Герберт замер, время будто остановилось. Дебора смотрела на его губы безгранично долго, пока окончательно не лишилась способности здраво рассуждать и держать себя в привычных рамках. Потом будто в режиме замедленного воспроизведения наклонилась и, закрыв глаза, чтобы не видеть Гербертова взгляда, потянулась губами к его губам.

Они приняли ее с радостью! Горячие, раскрасневшиеся, пропахшие виски… В поцелуе Дебора вознеслась с грешной земли в сказочные высоты и отбросила остатки сомнений, чувствуя себя счастливейшей в человеческой истории женщиной.

Все, что последовало дальше, было сплошным сладким сном. Снимая с Герберта футболку, гладя и целуя его плечи, шею, грудь, Дебора любила его до помутнения сознания, а о своих страхах и робости больше и не вспоминала. Разум отключился, второе «я» как будто умерло. Властвовало лишь сердце, трепещущее от избытка чувств.