Лора Брантуэйт - Рождественская история

Как все просто. Так, что почти неинтересно. Если бы Патриция любила своего брата чуть меньше, она бы заняла по отношению к этому браку позицию критика.

По второму пункту выяснилось: Эрик поступил на медицинский факультет Колумбийского университета. Так как муниципалитет не выделил ему стипендии и к Нью-Йорку он не был привязан, то после окончания учебы Эрик принял предложение о работе, которое поступило из Филадельфии. В настоящее время он специализируется на нейрохирургии и трудится в Центре медицинских исследований Джордана.

— Эрик, ты женился? — задала Аманда животрепещущий вопрос.

— Нет, миссис Дин. Медицина затмила собой все. Понимаю, что это плохая рекомендация и Патриция, возможно, посмотрит на меня… с недоверием, — Эрик печально улыбнулся, — однако это чистая правда. Мне тридцать три, и я считаюсь еще молодым врачом, мне нужно много работать и еще очень многому учиться. И чем больше я узнаю в своей профессии, тем больше передо мной открывается неизвестных областей и тонкостей.

— Похоже, в последнее время такая позиция привлекает все больше и больше поклонников. — Алекс переглянулся с матерью. — Интересно, а могут ли сойтись два человека, исповедующие подобную теорию? — Он подмигнул сестре.

— Это не теория, — назидательно-скучающим тоном заметила Патриция. — Это образ жизни. Образ жизни занятых современных людей, которые хотят многого добиться в жизни.

— Такое заступничество мне очень лестно, Патриция, — рассмеялся Эрик. — Нечасто женщины меня защищают.

— Не обольщайся, дружище. Пат защищает идею. И свой образ жизни. Вряд ли она станет заботиться о ком-то еще.

— Естественно. Так гораздо легче выжить в нашем мире. А то получается, что, если ты сильный, на тебя балластом навешивается с дюжину слабаков, которых приходится тащить на себе. Когда-нибудь, конечно, мой доход позволит мне не в ущерб себе заняться благотворительностью. Но не сейчас. — Патриция пригубила вино. Ее настроение стремительно портилось.

Либо я веду себя, как стерва, либо меня ставят в позицию слабой. Неужели все может быть только так? — с тоской подумала она. Стало как-то обидно. Вот сидит Кэтрин. Милая девушка, которую никто не пытается подмять под себя, убедить в ее собственной неправоте или напичкать какими-то правильными мыслями. Никто не пытается ею воспользоваться, поманипулировать и чего-то для себя добиться. И наверняка ничего подобного с ней никогда не делали, иначе она бы уже растеряла свою «пушистость».

И где в этом мире справедливость?

Когда одним приходится грызть землю, рвать зубами и когтями, чтобы остаться целыми и чего-то добиться, другим позволительно оставаться милыми и улыбчивыми. А удача сама их находит, гладит по голове и, заговорщически подмигивая, приоткрывает нужную дверь. Неужели это все так и есть?

Ну и ладно, подумала Патриция. Она всего лишь школьная учительница. Ей не нужно того, о чем мечтаю я. А мне было бы тесно в ее жизни.

Патриция никогда никому не завидовала. Это ей завидовали все. Но сейчас на нее что-то нашло… Конечно, не зависть, а так, слабенькое ощущение некоторой общей несправедливости жизни.

Собственные ее мысли окрасили обед в мрачноватые тона.

После обеда Алекс и Кэтрин отправились отдыхать. Патриция послонялась по дому, обсудила с мамой всякие важные вещи — вроде того, что готовить на ужин. Аманда сегодня не звала кухарку: хотела сама побаловать своих детей. Но ей просто необходим был человек, с которым можно было бы обговорить меню. Для нее приготовление пищи давно превратилось в священный ритуал, и потому она очень ответственно подходила к этому вопросу.

— Мама, я давно хотела спросить: как ты все успеваешь? — не выдержала Патриция.

— Что ты имеешь в виду?

— Как ты умудряешься ухаживать за собой, работать с папой и еще заниматься домашними делами?

— А ты разве не успеваешь? Твоей прическе можно позавидовать, ты всегда накрашена, ты работаешь сутки напролет! Не знаю, что там творится у тебя дома…

Патриция с благодарностью вспомнила о приходящей домработнице. Дома все должно быть чисто и аккуратно.

— Но когда я была у тебя в последний раз, чистота меня порадовала. Так что…

— Признаться, это стоит мне… некоторых усилий воли.

— Да? А сразу не скажешь, — Аманда наивно захлопала ресницами. — Ну а что касается меня… Мне просто нравится все, что я делаю. Не только результат, но и процесс. Когда думаешь о результате больше, то это иной раз может и подстегнуть. Например, сбросить несколько фунтов. Но если тебе не нравится питаться фруктами, ходить в тренажерный зал и бегать по утрам, то нет-нет да и пропустишь что-нибудь. Не удержишься и съешь пирожное. Проспишь пробежку… Мало ли предлогов, чтобы чего-нибудь не сделать? А мне все нравится.

— Ясно.

Патриция задумалась. Выходит, ей не все нравится из того, что она делает. Нужно что-то пересмотреть.

— А как тебе Эрик? Помнится, ты к нему неровно дышала когда-то, — Аманда покосилась на дочь.

— Интеллигентный зануда. Каким был, таким и остался.

— А по-моему, очень милый…

— Лучше скажи, как тебе твоя будущая невестка.

— Очаровательная девушка, тебе не кажется?

— Кажется, но… — Патриция поймала себя на том, что скатывается к обычным женским сплетням, и ужаснулась. — Извини, мам, у меня где-то сотовый звонит.

Патриция поспешно ретировалась из кухни и направилась в библиотеку.

Это была гордость Роберта. Он собирал свою библиотеку почти сорок лет. Он обожал книги, и на высоких стеллажах стояло немало букинистических редкостей и раритетных изданий.

В детстве Патриция пряталась здесь, когда хотела, чтобы все решили, что ее нет дома. Помещение библиотеки было не очень большим, зато уютным. Здесь пахло пылью, типографской краской, и старой бумагой, и кожаными переплетами. Как в старинном английском поместье. Патриция точно знала, что в ее усадьбе тоже будет библиотека.

На этот раз спрятаться от мира не удалось: в библиотеке сидел Эрик.

— Кто бы мог сомневаться? Если бы тебя кто-то искал, я бы его смело направила в библиотеку.

— А ты меня искала, Патриция?

— Вовсе нет.

— Тем не менее ты здесь… — Эрик без улыбки посмотрел на нее поверх страниц книги в темном переплете, которую держал в руках. Он сидел в кресле за столом. Здесь стояли еще два кресла и небольшой диван — гарнитур, отделанный кожей цвета черного кофе. Патриция вдруг почувствовала себя гостьей, которой не предложили сесть. Это не прибавило ей мягкости.

— Я искала покоя. Видимо, не судьба.

— А чем покой лучше приятного человеческого общества?