Бьюла Астор - Хозяин моей судьбы
— Ну, это я фигурально выражаюсь, — уточнил Клод и жестко, с издевкой в голосе, добавил: — Думаю, она ударилась в бега, если вы хотите, чтобы я называл вещи своими именами.
— О‑о! — вырвался из груди Роми тихий возглас.
— До меня, — продолжал Клод, — донеслись на днях кое‑какие слухи, но я не придал им значения. Как выясняется, зря. Видите ли, я пытался согласовать с ней условия одной сделки… К сожалению, мы ни о чем не договорились, а теперь…
Роми наконец пришла в себя.
— Не смешите меня! — набросилась она на Клода. — Мать ведь звонила мне. Сказала, что будет ждать меня здесь, значит, так оно и должно быть!
Разозлившись на то, что он совершенно не слушает ее, а заинтересованно рассматривает бумаги, лежавшие на письменном столе, она закричала во весь голос:
— Неужели вы не понимаете, что мы не виделись столько лет, что речь идет не просто о коротком визите, а о воссоединении семьи! Она звонила мне! Хотела видеть меня! Ну, какой, скажите, ей резон убегать из дому в день моего приезда?!
— Ну, конечно, будь я трижды проклят! — воскликнул Клод, казалось, совершенно не услышав ее отчаянной реплики.
— Что там еще такое? — с раздражением поинтересовалась она.
Клод обернулся к ней, и Роми успела заметить, как торжествующая усмешка на его лице сменилась мягкой дружелюбной улыбкой.
— Эту бумажку я нашел на столе, — сказал он любезно. — Заранее прошу простить меня, что вынужден, ознакомить вас с ее содержанием. Вы, безусловно, заслуживали лучшего приема здесь, но…
Роми дрожащими пальцами взяла из его руки листок бумаги и уставилась на него, но не смогла прочесть ни слова. Буквы плясали перед глазами.
— Извините, но я ужасно волнуюсь…
— И совершенно напрасно, — невозмутимо заявил Клод. — Ваша мать цела и невредима. Она всего‑навсего объясняет в записке причины своего внезапного отъезда.
Кое‑как сосредоточившись, Роми наконец сумела разобрать слова, написанные нервным витиеватым почерком: «Извини, дорогая, но нет никакого спасения от кредиторов. Дарю тебе эти дома, все равно они висели на моей шее, как жернова! Считай их моим подарком тебе. Все необходимые документы должны лежать рядом».
— Что? — изумленно округлила глаза девушка. — Она подарила мне эти дома? Зачем? Ничего не понимаю!
— На вашем месте я бы не переживал так сильно, — с ироничной улыбкой заметил Клод. — У вас же ничего не отняли — скорее наоборот. Хотя, боюсь, вы еще нахлебаетесь с этим подарочком бед!
— Но я ничего не понимаю! Она ничего об этом не говорила! Что мне с ними делать? И… постойте: где же она будет сама жить?
— Мир так велик, — развел руками Клод. — Но здесь она уже вряд ли объявится…
Роми вспомнила вдруг про свой собственный, слава Богу, небогатый опыт общения с кредиторами. Незадолго, перед тем как лишиться работы, отец купил в рассрочку мебель, и уже через короткое время проценты по платежам выросли до умопомрачительной суммы. Сборщик недоимок приходил в сопровождении дюжих молодцов, подозрительно осматривал дом, раздуваясь от сознания собственной значимости и важности, и разговаривал с нею и отцом в угрожающем тоне.
Однажды, когда у них не нашлось денег заплатить очередные проценты, он пришел и забрал ее новый магнитофон…
Роми вздрогнула, почувствовав, как кто‑то взял ее под руку.
— С вами, надеюсь, все в порядке? — поинтересовался Клод.
— Разумеется, нет! — огрызнулась Роми. — С чего бы мне быть в порядке, если в день моего приезда выясняется, что мать, которую я не видела с раннего детства, вынудили бежать из ее собственного дома, какие‑то негодяи! Наверняка они угрожали ей…
Оттолкнув его руку, Роми торопливо дочитала записку до конца: «Приходится уезжать, пока еще цела. Любящая тебя…» Слово София было зачеркнуто и вместо него приписано: «мама».
Ларош был прав — мать сбежала из поселка, а стало быть, долгожданная встреча матери и дочери не состоялась, не получилось душевного разговора двух любящих сердец, и Роми по‑прежнему некому излить свои печали и поделиться надеждами…
— Она ведь знала, знала, что я приезжаю, — надтреснутым голосом сказала Роми. — Знала, что значит наша встреча для меня и папы.
Не находя опоры под ногами, она рухнула в старинное потертое кресло с деревянными подлокотниками и… с грохотом упала на пол. Очнувшись, она увидела, что лежит в груде обломков, а Клод стоит, наклонившись над нею, и с еле заметной ироничной улыбкой протягивает ей руку.
Роми в бешенстве отмахнулась от него, решив, что встанет сама и в его снисходительности абсолютно не нуждается. Клод пожал плечами и вышел из комнаты.
4
В течение нескольких минут Роми безуспешно пыталась выбраться из‑под груды обломков, но это оказалось совершенно безнадежным делом, и она затихла.
Ей стало стыдно, что несколько минут назад она злилась на мать. Та, разумеется, стала жертвой преследований кредиторов, и у нее наверняка не оставалось никакого иного выхода, кроме бегства.
Обстановка дома вполне соответствовала царящему в нем духу разрушения. Истертый, весь в пятнах ковер с оборванной бахромой и залежами пыли в складках. Две голые лампочки, болтающиеся, словно два висельника, на черных электрических проводах. Допотопная, обшарпанная и разваливающаяся на глазах мебель была, вероятно, куплена у старьевщика, во всяком случае, ее первоначальные владельцы отошли в мир иной еще в прошлом веке. В шкафах недоставало дверей, а хрустальные бокалы и фарфор на облезлой горке были покрыты густым слоем пыли.
И здесь жила ее красивая и веселая мать!
— Боже, мама! — пробормотала Роми, почувствовав острый приступ жалости к женщине, подарившей ей жизнь.
— Чай готов, прошу за стол!
Роми с трудом повернула голову. В дверях стоял Клод — улыбающийся и доброжелательный.
Хотелось пить, хотелось, есть, и она невольно уступила слабостям тела, покорно кивнув. Господи, когда он успел вскипятить чай!
— Ее вынудили бежать! — убежденно заговорила она. — Я прямо‑таки вижу, как эти кредиторы устраивают в доме погром, переворачивают и расшвыривают по комнате вещи, орут на нее… Они запугали ее. Если я только узнаю, кто учинил это, я подам на них в суд! Я заставлю этих негодяев, возместить причиненный ими ущерб, клянусь в этом!
— Предлагаю продолжить разговор на кухне, — спокойно предложил Клод. — Там не так мрачно, как здесь, и настроение ваше заметно улучшится.
— Но я не могу подняться, — захныкала Роми. — Я зажата обломками этого несчастного кресла.
Сдерживая улыбку, Клод с торжественным видом протянул девушке руку. Она приподнялась, но, услышав треск рвущейся материи, торопливо отпустила руку и с тупым звуком шлепнулась обратно на пол. При ближайшем рассмотрении оказалось, что она зацепилась за ржавый гвоздь и ее кожаные брюки порваны возле бедра.
