Потому что ты ждешь меня… - Мирослава Вячеславовна Кузнецова
– Ты недавно у нас, многого не видел, не знаешь, – отозвался пожилой, степенный водитель. С ним я ездила несколько раз и возмущалась, что "скорую" на дороге часто не пропускают даже с включенной сиреной.
– Мне нравится эта работа, – ответил парень.
Другой, тоже ещё молодой мужчина, сказал:
– И я раньше был иного мнения о врачах "скорой". Думал, они не отвечают ни за что. Халатные, думал. А как сам ездить с ними стал, всё не так оказалось. Они борются за жизнь людей до последней минуты. Сил не жалеют, себя не щадят. Я плакал несколько раз, когда пациентов до больницы не довозили.
Мне тоже было хорошо известно, как работают врачи. И не только в "скорых". Дурная молва о них совершенно напрасна. Антон очень хороший доктор, и Игорь тоже. Я опять подумала о том, о ком не надо, и рассердилась на себя. Тебя больше нет, Паня, говорила я, ты умерла. Чтобы немного отвлечься, я зашла к Илье. Пусть посмотрит мои крылья, да и вообще, он приглашал меня заходить, если что.
– Молодец, что зашла! – обрадовался хозяин склада. Не знаю, почему, но я решила, что это склад. А Илья – кладовщик. Многое в этом мире я понимала, как в прошлой жизни. – Как дела?
Рассказывая Илье, как и что у меня, я получила от него немало похвалы.
– Здорово, значит, всё с медициной связано, – одобрительно сказал он, – а знаешь, Виктор тоже мечтал врачом стать. Или фельдшером, хотя бы. Он ведь очень умный!
– Какой Виктор? – не поняла я, – ты про кого?
– Про куратора твоего, – улыбнулся Илья, – его так зовут. Виктор Германович Клосс.
– Не знала, – смутилась я, – а ты с ним хорошо знаком, да?
– Не знаю ничего! – воскликнула я, – Малыш мало что мне рассказывает, а в последнее время я его совсем не вижу.
– Хорошо ты его назвала – Малыш, – сказал Илья, – ну, так слушай. Я здесь с тысяча девятьсот сорок третьего года.
– Что? – вырвалось у меня, – с какого?
– Я погиб на Курской дуге. Двенадцатого июля сорок третьего… Прохоровское сражение. Слышала, наверное?
– Ты танкист? – проявила я некоторую осведомлённость.
– Нет, – ответил Илья, – в том сражении много погибло и других людей, солдат, вот где поистине мясорубка была. Моя молодая жена Марта вдовой осталась в двадцать три года. Работала она всегда много, а у нас в Поволжье немцы осели, да и пленных хватало. В общем, в сорок пятом родила она дочку Аполлинарию, по-нашему, Паню. Стыдно сказать, но я плакал. Марту винил, что предала мою память, не ждала меня до последнего, а вдруг я в плену был? Бывало, что дожидались и из плена.
Я была потрясена рассказом Ильи. Никогда бы не подумала, что такое могло в жизни быть. Кино просто! Илья продолжил:
– Марта сирота круглая, куда с дитём деваться? Родственники приютили; шло время, Марта моя заболела и померла, а Паню замуж выдали, рано совсем, ей только-только шестнадцать исполнилось. Я всё не мог простить Марту, обвинял в предательстве, а она ведь круглая сирота. Кто сироту обидит, тому худо будет долгое время.
– И вы с Мартой даже здесь не встретились? – удивлённо спросила я.
– Она ждёт меня, очень давно ждёт. Всю жизнь она любила только меня, и никогда не стала бы изменять. Но на роду ей написано было матерью стать, а мне и невдомёк.Нет, пока не встретились, она сразу в высший свет попала. Там Ангелы, и очень хорошо. Она там, я здесь. Отрабатываю. У меня скоро срок закончится, в высший свет перейду. Марта меня давно простила, любит, как и прежде. И ждёт. И я её люблю. Скоро встретимся уже…
– Любовь – это самое главное? – спросила я, – Вера, Надежда, Любовь?
– Я бы Любовь на первое место поставил, – улыбнулся Илья, – а Вера и Надежда единое целое.
Я согласилась, подумав, что очень хотела бы узнать окончание истории о Пане. Как сложилась её жизнь в замужестве? Но к Илье пришла группа новеньких, таких же, как я, помощников. Мне ничего не оставалось, как уйти. Позавчера был мой день Рождения. Вернее, он был бы у Марины Чернояровой. И я направилась на кладбище, немного запутавшись в мыслях. Наверное, я всё больше удаляюсь от земной жизни, да и меня там забывают. Наверное.
Я всегда любила зиму и сейчас наслаждалась лёгким морозцем и хорошим слоем снега. Кладбище белое-белое, и нигде ни одного следа. Не буду оставлять их и я. А вот и моя могилка. Белые розы, очень красивые, снова лежали на могиле. Как будто так и надо. Я взяла букет в руки, чувствуя волнение. Странно, почему розы всё ещё живые? Крупные белые цветки, словно их только что срезали. Я поцеловала каждый бутон, ощущая лёгкое дыхание того, кто принёс их и так же, как и я, прикоснулся губами к каждому цветку. Я смотрела на розы, а перед глазами стояло его лицо. Он всё ещё помнит меня. Почувствовав лёгкое волнение, я сказала себе "нет!" и поторопилась уйти. Я сама не знала, куда шла, и, опомнившись, увидела, что нахожусь в старинной части кладбища. Всё вокруг было чистеньким, красивым, и даже совсем старые, неухоженные могилы выглядели нарядными. Немного побродив, я выбралась на большую аллею, но не успела сделать и шагу. "Клосс Виктор Германович" – прочитала я на маленькой крайней могилке. Разглядывая даты жизни, я удивлялась всё больше и больше. Мальчик умер в 1990-м году, а родился в 1982-м. Он был старше меня ровно на десять лет. Так сколько же лет прожила Паня? Бабушка, которой было… Я никогда не дружила с математикой и сейчас стояла, задумчиво рассматривая могилу Виктора. Не надо торопиться, уговаривала я саму себя. Итак, Паня родилась в 1945-м…
– Бабушка Паня прожила сорок шесть лет, – услышала я, – она умерла от горя, через год после того, как меня не стало.
– Илья не всё рассказал мне, – призналась я Малышу, – а мне так хочется узнать эту историю до конца!
Малыш крепко взял меня под руку, и я в очередной раз почувствовала, что он никакой не мальчик. Он мужчина, он взрослый человек, хотя он мне и сказал – здесь возраста нет.
– Паню выдали замуж в шестнадцать лет. За троюродного брата. Она плакала, не хотела,
