Елена Арсеньева - Браки совершаются на небесах (новеллы)

Хорошо, что от нее не требовалось скрывать своих чувств к жениху! Елизавета радостно писала матери: «Счастье моей жизни в его руках, и если он перестанет любить меня, то я буду несчастной навсегда. Я перенесу все, но только не это!»

Наконец настал день свадьбы – 23 сентября 1793 года. Это происходило в церкви Зимнего дворца. При виде молодых всеми овладело умиление, ибо они были хороши, как ангелы.

– Я отдала ей самого красивого молодого человека во всей моей империи! – гордо сказала Екатерина, поглядывая на невесту, которая тоже была безумно хороша.

Их можно было сравнить с Амуром и Психеей. Но они были еще сущими детьми и продолжали оставаться детьми, хотя и звались супругами. Как же они веселились, когда приглашали к себе друзей Александра или любимых фрейлин Елизаветы по утрам на чай или на прогулку! Александр не разрешал входить через дверь – надо было непременно пролезть через окно вслед за ним. Если начинался град, Елизавета бегала и собирала градины. Они назывались «жемчужины», и эта юная девушка, чей наряд был усыпан подлинными жемчугами, радовалась как дитя, когда удавалось найти градину побольше других. Она страстно любила бегать наперегонки – императрица часто устраивала такие забавы – и поражала всех своей легкостью. Казалось, она не касается земли!

Встреча с каждым новым человеком была для нее праздником. Как-то раз Елизавета вместе со своей фрейлиной, графиней Головиной, гуляла по парку вдоль канала в Петергофе. Они дошли до пристани. В одной из лодок матросы, усевшись в кружок вокруг котла, ели деревянными ложками похлебку. Елизавета уставилась на них, а потом спросила, что они едят.

– Похлебку, матушка! – ответил с поклоном старшина, без малейшей насмешки величая юную девушку так, как в народе издавна величали цариц.

Елизавета никогда не слышала такого слова – похлебка. Название это показалось ей до того смешным, что она мигом спустилась в шлюпку и попросила ложку – попробовать. Матросы пришли в полный восторг и начали кричать во славу «матушки». Елизавета попробовала несколько ложек, кивнула с видом полного удовольствия и медленно, с достоинством удалилась. Постепенно фрейлина разглядела, что вид у нее скорее растерянный, чем довольный. Наконец Елизавета начала смеяться, то и дело повторяя:

– Похлебка! Ну вот и похлебка! – и укоризненно покачивала головой, однако непонятно было, кого же она корит, то ли вкус странного блюда, то ли себя за любопытство.

Казалось, все сулило счастье Амуру и Психее, однако окружающие словно сговорились не оставлять их в покое и всячески им мешать. Тон задавала жена Павла Петровича, Мария Федоровна, которая отчаянно завидовала красоте, молодости невестки, тому вниманию, которое оказывал ей Павел Петрович, а всего пуще – расположению к ней императрицы. Для начала Мария Федоровна решила поссорить Елизавету с ее фрейлинами, чтобы не было у нее ни одного близкого человека, – и это ей во многом удалось.

Немало масла в огонь подливал и фаворит императрицы Платон Зубов. От многозначительных поглядываний на «бутончик» он перешел к недвусмысленным ухаживаниям. Это не осталось тайной для придворных. Ухаживания Зубова делали его смешным. Несколько придворных всячески помогали Зубову в его проделках: то записочку норовили передать Елизавете, то устроить нечаянное свидание. Елизавету все это не только не занимало, но и весьма раздражало.

Придворные судачили, что припадки любви овладевают Зубовым почему-то после обеда. Он тогда то и дело вздыхал, растягивался на длинном диване с томным видом и, казалось, погибал от тоски, сжимавшей его сердце. Его могли утешить и развлечь лишь сладострастные звуки флейты. Одним словом, вздыхали чувствительные дамы, которых волновали черные очи фаворита, у него были все признаки человека, серьезно влюбленного.

Это стало, в конце концов, не на шутку смущать Елизавету и раздражать Александра, у которого и так было тяжело на сердце. Увы, семейная жизнь Амура и Психеи не складывалась… Наблюдательная интриганка фрейлина Варвара Николаевна Головина, которая искренне обожала великую княжну и близко к сердцу принимала все ее печали, украдкой вздыхала, понимая сущность того, что разделяет юных супругов: великий князь любил свою жену как брат, как друг, так, как он любил свою прелестную сестру Екатерину Павловну, но ведь Елизавета мечтала о другой любви… Женщины созревают раньше мужчин, Елизавета быстро поняла, что держаться за руки на супружеском ложе, – это не совсем то, ради чего мужчина и женщина ложатся в одну постель. Когда же Александр снисходил до того, что заключал жену в объятия, ласки его были осторожны, торопливы и словно бы стыдливы. Не раз бывало так, что Елизавета украдкой плакала от разочарования, от того, что муж заставлял ее чувствовать себя докучливой распутницей. Да, ее воспитание, уроки матери внушали, что чувства женщины должны быть направлены только на ее супруга. Но что делать, если означенному супругу и даром не нужны эти самые чувства?!

Может быть, все еще и наладилось бы. Может, удалось бы изгнать холодность, которая уже стала меж ними третьей лишней. Но судьба приготовила им новое испытание. И виновна была в этом – вот уж злая ирония судьбы! – не кто иная, как их благодетельница, устроительница их брака – императрица Екатерина.

Известно, что в то время как раз закончился разгром польского восстания и завершился третий раздел Польши. Победоносный Суворов разбил конфедератов, вождь восстания Костюшко попал в плен, в Варшаву вошли русские войска.

Однако среди польской шляхты существовали люди, которые были достойны внимания русской императрицы. Князь Святополк-Четвертинский, остававшийся верным России, был повешен поляками. Его дочери, Жанетта и Мария, остались без всяких средств к существованию. Екатерина отдала приказ привезти их в Россию и приютить при дворе. Вслед за ними в Петербурге появились братья Чарторыйские, сыновья генерального старосты Подолии Адама-Казимира. Имения Чарторыйских были конфискованы, а сыновья старосты, Адам и Константин, прибыли в Петербург не столько в качестве гостей, сколько как заложники. Императрица хотела покорить старосту Подолии, обласкав его сыновей, которые вскоре получили звание камер-юнкеров.

Но не странно ли, что в лице этих молодых людей, столь тепло принятых русской государыней, Польша отомстила Екатерине и ее потомкам сполна! Правда, Мария и Жанетта сыграют свою роковую роль несколько позже. Первым же орудием Немезиды сделался красавец Адам Чарторыйский.

В отличие от своего младшего брата, ничем не отличавшегося от какого-нибудь легкомысленного француза, пан Адам Чарторыйский был сдержан, загадочен, умен, интересен и редкостно красив. Причем во внешности его не было блаженного спокойствия и уверенности в себе, какими обладал Александр (этим он и покорял тех женщин, которым по вкусу неподвижная красота античных статуй). В Адаме Чарторыйском было нечто роковое, и если не злобно-дьявольское, то трагическое… И как положено темной силе, он принялся искушать этих двух светлых, недовольных друг другом детей – Александра и Елизавету.