Рождественский чулок - Таша Робин

Сияние глаз словно звёзд мириады,

И я ослепший в них снова тону.

В тетради фраз о тебе миллиарды,

Пускай всем надоело, что о нас пишу.

Я заплакала, только Ирина знала о том, какое количество стихов, у меня было адресовано Антону.

И мир в лучах,

Стоит лучистый,

И сердце отдано тебе.

И только ты,

Любовь нечистая,

Во мне,

Играешь,

В темноте.

И краски заиграют снова,

И будет мне любовь всегда,

И встретимся мы будто,

Снова,

Но я уже,

Не буду знать,

Тебя.

У меня было много стихов, у меня было много песен, музыки и всего прочего, что принадлежало мне, но иногда мне хотелось это всё запрятать в дальний ящик, потому, что это всё было про Антона, всё про него.

Все мои стихи о тебе,

Так ответь ты мне,

Где, правда; любовь; чудеса,

И где моя весна?

Я свои годы прожигаю,

Я тебя,

Совсем не знаю.

Будет любовь; Весна; Чудеса,

Но я снова одна.

Я сидела и плакала, в какой — то момент пошёл дождь, и меня не трогали, на меня просто иногда смотрели, иногда меня пытались забрать с площадки, чтобы накормить, отпоить, или вообще отправить домой, и этот была работа сестры и её мужа, ведь Кирилл, хозяин этого места, но об этом вообще никто не знал.

— Давай потанцуем? — Раздался голос Антона, и я чуть не подпрыгнула, желая уползти от этого мужчины подальше. Меня только обижали и не слышали, меня даже не хотели слушать, а я хотела быть услышанной.

— Зачем? — Тихо спросила я, и встала. Я сегодня была не профессионально одета, я была просто в спортивных штанах, и ветровке, и если в предыдущий раз, мы танцевали как клоуны, буквально как клоуны. Я в белых лосинах с красными вставками и в красном комбидресс, а Антон в брючном костюме, тот сегодня мы гармонировали, представ друг перед другом в спортивных костюмах, фирмы найк.

— Я хочу извиниться, — Сказал мне Антон, и я задумалась, станцевать нам или нет.

— У меня вся музыка вот такая вот, у меня нет с собой флешки, — Сказала я, не зная, как мы сейчас будем танцевать.

А танцевали мы ого — го как, мы извивались, мы сближались, отходили друг от друга, и всё под разные песни, в какой — то момент, начала собираться толпа, но их просто разогнали, а потом сцену и площадку и вовсе закрыли палантином, огромной тряпкой, которая скрывает под собой то, что происходит на сцене. Я была рада, что закончился дождь, и я была рада тому, что мы всё — же, начали танцевать. Мы танцевали час, два, — это нормально для танцоров, но в какой — то момент, я начала замечать за собой другой интерес, мне требовалась разрядка иного плана, и, судя по всему, мой партнёр это понял. Я пыталась сдать обороты, но меня просто не пускали.

Говорят, что танец описать нельзя, надо знать термины танцоров и всё прочее, что представит вам ясную картинку того, что происходит, а я с этим не согласна, вам нужна только музыка, только биты, вибрации и всё прочее, что представит вам, возможность оценить весь масштаб нашего танца.

Детка, дай мне своё тело,

Всю себя не меньше.

Улетая в небо, детка,

Дай мне свою нежность.

Выкини одежду,

Делай все, что ты хотела.

Дай мне всю себя,

И всё что в тебе накипело, детка.

Не смотря на то, что нас занавесили, музыка к моему удивлению, играла на всю мощность, и я не совсем понимала, почто нам её не убавили. Я ласкала руками чужое тело, но делала это в танце, и не в том смысле, о котором подумали вы. Я танцевала, двигалась навстречу, и буквально впечатывалась в чужой торс, в какой — тот момент, просто перестала себя контролировать, перестала сдерживать себя и эмоции, и кажется именно этого и хотел Антон, он просто расслаблял меня, чтобы я, наконец — то доверилась ему. И я доверилась.

В какой момент мы начали целоваться, я не помню, но перед этим я просто зажигала свои звёзды, высказывая этому типу, как я буквально из кожи лезла, чтобы он меня заметил, и конечно же я высказывала это всё своим телом, извиваясь для него так привлекательно, так маняще, что я на долю секунду поверила в то, что мы действительно тогда занимались любовью, по-иному сказать, у меня язык не поворачивался, и я просто сдалась, буквально обнимая Антона ногами за бёдра.

Меня впечатали торсом в стену сцены, меня впечатали спиной в пульт ди-джея, в колонку и во всё прочее, во что меня можно было впечатать чужим торсом. Меня любили, но пока меня любили только в танце, а мне хотелось не в танце, мне хотелось, чтобы меня любили просто так, а не за то, что я так хорошо и классно танцую, и я буквально об этом кричала, выбивая грудь такие биты, буквально скомкав в руках свою застёгнутую ветровку.

— Да люблю я тебя, тебя, а не Иру, понимаешь ты? Ты думаешь, я твои родинки не изучил, я их уже у тебя все изучил, у тебя, а не у Ирины, — Шептали мне, двигаясь мне на встречу. Он танцевал, танцевал со мной, танцевал для меня, танцевал, обнимая меня и впечатывая меня в сцену уже не торсом, а другим местом, тем, в котором сейчас ему было тесно и жарко, и я это всё чувствовала, я, кажется, поняла, почему нас закрыли и оставили нам эту громкую музыку.