Джерри Уандер - Верить и любить

— Почему я? — спросила Николь. Ей и льстила оказанная честь, и совестно было идти на заведомое предательство Джеймса.

— Думаю, мы неплохо сработаемся. — Генри многозначительно улыбнулся и прищелкнул пальцами. — Кроме того, ты мне нравишься, детка.

Она рассмеялась. С самого начала они нашли общий язык и обнаружили, что не прочь подзадорить друг друга.

— Ты мне тоже симпатичен, — сказала Николь.

— И только? — Усмешка скривила его губы. — Все равно перед моим обаянием устоять невозможно.

— Ты обаятелен? — усомнилась Николь.

— Разве не заметно?

— Изредка намечаются проблески.

— Что предвещает мне тернистый путь к завоеванию сердца принцессы. — Генри трагически вздохнул. — Но я не сдамся.

Их взаимное влечение крепло с каждым днем. Генри знал, чего хочет, и порой держался с подчиненными деспотично, но без тени высокомерия. Он источал властную силу, напрочь лишая других мужчин шансов произвести впечатление на Николь. К тому же он был чертовски хорош собой.

Когда Донэма срочно вызвали в Штаты в связи с каким-то конфликтом, ожидание стало для нее пыткой.

— Ты соскучилась? — таков был первый вопрос Генри по возвращении.

— Да, — честно призналась Николь.

— Правильно, я тоже, — серьезно сказал Генри. — На разбирательство с Освальдом понадобится около месяца, поэтому…

— Так долго? — перебила Николь.

— Что поделаешь… — Он улыбнулся с видом заговорщика. — И, я надеюсь, ты сможешь показать мне достопримечательности Лондона в выходные.

— С удовольствием, — согласилась Николь.

Они посетили Национальную галерею, Британский музей, Королевский оперный театр, Пиккадилли-Серкус — центр для любителей поразвлечься. По реке спустились к Гринвичу и прокатились по туннелю под Темзой, построенному еще в 1843 году. А в Сохо, в кофейне «Уиллз», отведали свежей выпечки и любимого обоими эля.

Покидая офис, Генри по-хозяйски брал ее за руку, а когда подвозил домой, целовал на прощание. В этих поцелуях, пронизанных сладострастием, таилось что-то опасное, и она чуть не теряла сознание, потрясенная, беспомощная. Их роман развивался не слишком стремительно, но оба понимали — до последней черты рукой подать.

Незаметно промелькнули счастливые дни; предстояло обследовать четыре последних предприятия Освальдов.

— Как ты начинал свой бизнес? — как-то спросила Николь, когда они сидели у камина в номере Генри после ненастного апрельского дня, проведенного в Ньюкасле, на севере Англии. Всю дорогу Николь делала заметки в блокноте, потом провела два часа за просмотром текущих документов и теперь, утомленная, испробовала на вкус и запах густое темно-багровое вино.

— Случайная удача, — ответил Генри. — У нас с Фрэнком накопилось полно всяческих идей, но без денег и необходимых знакомств их нереально было осуществить. И тут меня увидел по телевизору один бизнесмен.

— Когда ты прыгал с трамплина?

— Нет, вел передачу.

— Ты работал комментатором на телевидении? — поразилась Николь.

— Я озвучивал спортивные программы, но очень скоро забросил это занятие.

— Почему?

— Это игрушечный бизнес. Шоу транслировалось в нескольких штатах, я приобрел некоторую популярность. Только, видишь ли, ужасно неприятно находиться под неусыпным контролем вездесущих репортеров. А тут мне предложили заняться рекламой, и мы буквально завалили заказчика гениальными замыслами. Он предоставил нам помещение и начальный капитал, потом все получилось само собой.

— Неужели так просто? — недоверчиво спросила Николь.

— Не сказал бы. До того как пришел успех, пришлось изрядно попотеть, но сейчас…

— Жизнь прекрасна?

Протянув руку, Генри нежно поправил ей сбившуюся прядь.

— В настоящий момент — да, — мягко сказал он.

Ее ощущения сплавились воедино, и уже не слышен дождь за окном, растворилось сумрачное небо. Целый мир сосредоточился в тембре его голоса, отразился в лучащихся серых глазах.

Генри откинулся назад, неторопливо развязал галстук — Николь поразила осознанная чувственность этого движения.

— Твоему боссу не довелось по кирпичику строить карьеру. Оттого он и не удержался на Олимпе — не желал обременять себя устранением мелких загвоздок.

Николь порывалась защитить друга, сгладить острые углы. Но, ясно, Генри отвергнет ее жалкие оправдания.

— Джеймсу предприятие досталось по наследству, семейная традиция, — объяснила Николь. — И я полагаю, он занимается не своим делом.

— Ну а ты, разумеется, отлично соображаешь, что к чему, поэтому я и пригласил тебя сотрудничать.

— Пригласил? Скорее, заставил.

Он ухмыльнулся.

— Допустим. Но от Джеймса совсем никакого толку. Ты попросту тянешь его на буксире. Надеюсь, он хотя бы исправно платит тебе жалованье?

— Настолько исправно, что я никак не решусь уволиться.

— Что происходит между вами? — В глазах Генри промелькнула ревность. — Вы, очевидно, очень близки. Освальд-младший намекнул мне, что…

— Что именно? — осведомилась Николь, увидев его мрачную мину.

— У вас роман?

Она засмеялась.

— Что за чушь? Нет, ты, должно быть, неправильно понял. Мы долго работали вместе, и, хотя Джеймс на три года старше, он для меня, как младший братишка.

— Весьма эгоцентричный и сумасбродный младенчик, — отрезал Генри.

— Случается иногда, — тихо признала Николь. — Но он все-таки добрый и чуткий. Сэр Алекс воспитывал его в строгости, зато мамочка баловала. Джеймс — поздний и единственный ребенок в семье, а такое сочетание, как правило, оказывается пагубным.

— Родители умеют искать поводы для беспокойства, — проворчал Генри. — Значит, вы с ним друзья и не более того. О'кей.

— Отчего же?

— Хорошо, что ты никем всерьез не увлечена.

— Ты уверен?

— Пока мы разъезжали по стране, ты никому не позвонила, не проявляла признаков беспокойства. — Он метнул на нее встревоженный взгляд. — Не сомневаюсь, многие мужчины норовят за тобой приударить. А реальный избранник есть?

Николь опустила глаза.

— Сейчас — нет.

— В таком случае ничто не помешает нам любить друг друга.

Придвинувшись поближе, Генри высвободил рюмку из ее вздрогнувших пальчиков и поставил на журнальный столик.

— Так вот зачем ты склонял меня к сотрудничеству, — тихо произнесла Николь. — Просто схитрил, чтобы половчее расставить сети?

— А как по-твоему?

— По-моему, ты наглый, бесстыжий плут!

Он наигранно расхохотался, но в глазах мелькнула щемящая грусть.

— Это неизбежно, Николь. Не заставляй меня страдать.