Мэри Бэлоу - Распутник
Даже теперь, начиная проваливаться в сон, Банкрофт моментально взбадривал себя, стараясь подыскать какую-нибудь остроту для поддержания воображаемого разговора. И это в то время, как его прелестница шмыгала носом за несколько комнат отсюда!
Проклятая баба! Все бабы проклятые. Они сведут его в могилу. Порой он задумывался, стоит ли то удовольствие, которое можно из них извлечь, всех этих усилий. А уж если Банкрофт начал так рассуждать, значит, он действительно был вымотан до полусмерти. Подумав так, он отбросил одеяло и, рывком вскочив с кровати, голый подошел к окну. Пейзаж уже подернулся предрассветной дымкой. Банкрофт запустил в волосы пятерню и, раздувая щеки, выдохнул.
Может, он просто стареет? Скоро ему двадцать девять. Впрочем, не так уж скоро – через восемь месяцев. Все равно это уже почти тридцать. Пора бы остепениться… Ну вот! Словно тихий, ласковый голос матушки прошелестел над ухом. Мужчина поморщился и подумал, стоит ли пытаться уснуть или лучше одеться и отправиться на хорошую прогулку верхом.
Но он не сделал ни того, ни другого, а вместо этого высунулся в окно и взглянул вниз. Какая-то тень порхнула по лугу от дома в сторону парка, в направлении пруда с кувшинками. Кажется, человек, закутанный в серый плащ с капюшоном. Точнее, женщина. Причем небольшого роста.
Он поймал себя на том, что улыбается во весь рот. Патриция не солгала ему. Он действительно много раз видел девушку до того, как застать на ветке старого дуба. Почти всегда, когда миссис Пибоди входила в дом, маленькая серая тень следовала у нее за плечом и вечно что-нибудь несла или держала: скамеечку для ног, шаль, вышивание или флакон с нюхательной солью… Словом, все эти многочисленные дамские безделушки. Она делала все это с тихой грацией, никогда не поднимая глаз. И это была правда, невероятная правда: никто действительно не замечал ее существования. Точно так можно находиться в огромном холле большого дома и думать, что ты один, тогда как вдоль всех стен стоят дюжины лакеев, готовых распахнуть перед тобой двери или броситься исполнять любое твое поручение.
За те полтора дня, что он знал о ее существовании, Банкрофт не раз – о нет, не раз! – сумел перехватить взгляд Патриции Мэнган. Но, точно зная, что у этой бессловесной тени все-таки есть и глаза, и уши, и вдобавок ум, чувство юмора и острый язычок, он нарочно развлекал ее, демонстративно расточая щедрые комплименты миссис Пибоди и неустанно льстя ее дочке.
Патриция отблагодарила его за эти полтора дня своим просветленным взглядом. Она вовсе не казалась хорошенькой, особенно когда прятала от всех свои глаза. Притом она была слишком миниатюрна и обладала фигуркой хотя и складной, но уж никак не роскошной. Платье на ней было прегадкое, а самое лучшее, что можно было сказать о ее волосах, это то, что они блестели и выглядели чистыми и здоровыми. И все же как-то странно было сознавать, что ты – один из немногих в Холли-Хаусе, кому известно о ее существовании, и что эта девушка, в свою очередь, слышит каждое произнесенное тобой лживое, льстивое слово и молчаливо судит тебя за это.
И вот сейчас она снова понеслась в свой укромный уголок парка, пока не начался новый день забот. Бедная девочка. Внезапно он ощутил непривычное сострадание. А его-то уж никак нельзя было назвать чувствительным мужчиной.
Банкрофт с неприязнью поглядел на свою помятую постель. Он знал, что даже если ляжет снова, то не уснет, особенно теперь, когда свет дня уже спешил на смену ночной тьме. А что может быть хуже, чем лежать в постели, чувствовать усталость и не уметь заставить себя заснуть? Куда лучше одеться и пройтись до пруда с кувшинками, чтобы снова подразнить одну маленькую птичку, сказал он себе. И вспомнил, как она вздохнула, жалея погубленный час уединения – благословенного уединения, кажется, так она выразилась. Банкрофт лишь пожал плечами.
Его нельзя было назвать также и деликатным мужчиной.
Он прошел в гардеробную и зажег свечу.
* * *Иногда рано поутру она прогуливалась до пруда, имевшего форму правильного полумесяца. В такое время суток он всегда был пустынным и прекрасным, но в нем все же чувствовалась известная неестественность. Его устроили, с любовью и великим искусством украсив берега, но эта красота была творением человеческих рук. Порой девушка выбирала длинный путь, нарочно обходя вокруг усадьбы, чтобы полюбоваться окружающими деревенскими пейзажами. Особенно она любила эту дорогу, когда в низине лежал туман, что добавляло картине драматизма. Но все же почти всегда, как только удавалось отлучиться из дома, Патриция стремилась на свой пруд с кувшинками. Он был достаточно удален и почти заброшен, и она действительно считала его своим.
В ту ночь не пала роса. Проведя рукой по траве, Патриция увидела, что ладонь осталась сухой, и уселась прямо на берегу. Подтянув ноги и потеплее закутавшись в плащ, она обхватила колени руками.
Начинался рассвет – время суток, которое она любила больше всего. Солнце еще не встало. Патриция не знала точно, почему ей так нравятся эти сероватые сумерки. Возможно, потому что известно: впереди целый новый день. Возможно, потому что надеешься: солнце встанет, разгонит тучи, и до самого вечера будет светло и радостно. Возможно, потому что впереди еще несколько свободных часов до того, как позовут к тетушке. Не то чтобы Патрицию пугала работа. Ведь она всегда вела деятельную жизнь и отнюдь не любила праздности. Просто здесь, в этом доме, она не чувствовала ровно никакой благодарности. Напротив, в голосе тетушки постоянно появлялось раздражение всякий раз, когда она обращалась к своей племяннице. Если ей случалось поставить вторую чашку шоколада слева от постели, непременно оказывалось, что надо было поставить ее справа. Если же Патриция ставила ее справа, то выяснялось, что она снова все перепутала и должна была подать чашку слева. Капризы неизменно повторялись каждое утро, а затем продолжались весь день.
Патриция вздохнула и уткнулась лицом в колени. В эту ночь ей снова приснился тот же сон. Она опять проснулась с мокрыми глазами и ноющим сердцем. О, поскорее бы все эти гости уезжали! Хотя, конечно, тогда придется готовиться к свадьбе… К этой свадьбе, когда Нэнси и он…
Девушка закрыла глаза. Нет, она не станет о нем думать. Как бы Банкрофт позабавился, узнав об этом! И как бы разгневалась тетушка. А уж как высокомерно посмотрела бы на нее Нэнси!
Он довольно бесстыдно льстил обеим – и тетушке, и Нэнси. Патрицию даже забавляло, с каким удовольствием дамы глотают всю эту сладкую ложь – словно две кошки лакомятся сметаной. Неужели они не видят, что он насквозь фальшив, что не сказал им ни единого искреннего слова? И разве не заметили они вчера этого необычайного самодовольства на лице миссис Делейни? Свидетельство того, что она провела весьма приятную ночь в постели с мистером Банкрофтом, казалось, огромными буквами написано у нее на лбу. А эти многозначительные взоры, которыми он обменивается с леди Майрон?! Похотливые взоры, чтоб не сказать больше! Как этого можно не замечать?!
