Энни Уэст - В шатре бедуина
Его взгляд задержался на шерстяном плаще, но она подозревала, что видит перед собой он не плотную ткань. Она все еще живо помнила жар его взгляда на своей обнаженной коже.
— Но не могу же я оставаться здесь!
— Я не могу сократить этот визит.
— Даже ради того, чтобы спасти женщину в беде? — Кэсси никогда не думала, что ей придется прибегнуть к этому козырю, но положение было отчаянным.
Он развел руками, и ее взгляд моментально оказался прикованным к его длинным, ловким пальцам.
— Я здесь для того, чтобы прекратить нападения на границе, жертвой одного из которых вы стали. Если дипломатии будет недостаточно, придется применить силу. Я уверен, вы понимаете, почему я предпочитаю лишний раз не рисковать жизнью своих подданных.
Она подняла на него глаза.
— И я не могу допустить, чтобы то, что произошло с вами, повторилось.
Кэсси в душе одобрила его решительность, и все же ей пришлось сдержаться, чтобы не попросить его увезти ее подальше отсюда — сию же минуту!
— Но даже если вы останетесь здесь, я могу…
— Что? Найти пусть к свободе самостоятельно?
И почему у него такой пренебрежительный тон? Она вовсе не была наивной.
— Может, один из ваших людей сможет увезти меня.
Он отрицательно покачал головой:
— Я привез всего лишь несколько человек, и их присутствие здесь необходимо. Мне очень жаль, но единственный выход для вас — уехать вместе со мной.
Кэсси прикусила язык и отвела взгляд, чтобы он не увидел в ее глазах безнадежность.
— Я тоже этого не хочу. — Его голос стал тише. — Но это единственный способ. Посмотрите на меня, Кассандра.
Удивленная звучанием своего имени на его устах, она повернулась к нему:
— Кэсси.
— Значит, Кэсси. — Темные, как ночное небо над пустыней, глаза всмотрелись в ее лицо. — Вы позволите мне быть откровенным?
— Да, я предпочитаю откровенность. — Ей нужно было знать, каково ее положение.
— Основная часть лагеря считает, что я доволен этим соглашением. И что вы на него согласны.
Ее глаза стали огромными, как только до нее дошел смысл его слов.
— Если они сочтут, что все наоборот, то Мустафа отдаст вас кому-нибудь другому и найдет для меня замену. Или оставит вас себе. — Темные глаза, казалось, видят ее насквозь. — Хотите ли вы пойти на подобный риск?
Ужас чуть было не заморозил кровь в ее жилах, и Кэсси задрожала, вспоминая похотливые лица мужчин в толпе, наблюдавшей за тем, как ее передавали в руки шейху, словно какой-то трофей.
Она с неохотой кивнула. Придется остаться.
Полчаса спустя Кассандра стояла, распрямив плечи, не отрывая взгляда от картины, изображающей сад с фонтанами, умело подстриженными деревьями и прекрасными дамами. Первая играла на музыкальном инструменте, вторая расчесывала длинные черные волосы третьей. Еще одна женщина собирала цветы.
— Это сад удовольствий, — пробормотал низкий голос позади нее.
Кэсси прокашлялась.
— Да? — Она старалась не замечать жар его тела и то, как от него словно бы воспламенялась вся ее кожа.
— В подобных странах сад — настоящий рай, место, где льется чистая вода, пахнет цветами и красота радует взор.
Кэсси знала — он специально отвлекает ее от того факта, что ему все еще не удалось разомкнуть цепь вокруг ее талии, но все равно поддалась успокаивающему звуку его голоса. Полчаса доброты и утешения — и ужас остался позади. Напряжение сошло на нет, оставив вместо себя тревогу. Теперь она чутко реагировала на другие вещи. Например, на его присутствие, на отклик ее собственного тела. Может, дело в пережитом стрессе, но Кэсси дрожала от одного прикосновения его больших рук к ее талии.
— А кто эти женщины на картине? — спросила она, пытаясь собраться с мыслями. Ее слишком беспокоило то, что старинный замок на цепи никак не поддавался и не желал размыкаться.
— Теперь не двигайтесь. Замок очень тугой.
Кэсси затаила дыхание, когда он запустил пальцы под цепочку, стараясь разъединить звенья.
— Женщины олицетворяют радость всех семи чувств. Успокаивающая музыка, запах цветов, вкус сладкого нектара, удовольствие от прикосновения и зрительная красота.
— Это так захватывает. Я думала, это просто красивый дизайн.
— Это нечто большее. Такое оформление можно понимать на нескольких уровнях.
Она чувствовала мягкое прикосновение его волос на своем голом теле, когда он склонился над старым замком.
— В самом деле? И какое у него еще может быть значение?
Раздался легкий скрип, затем — едва слышный щелчок. Через минуту Амир выпрямился, держа в руке один конец стальной цепи и древний замок. Мужчина улыбнулся, отчего лицо этого самодержавного владыки пустыни преобразилось, помолодело и стало безумно красивым. Отвратительная цепь теперь больше не сдерживала ее. Конец.
— Картина также является метафорическим выражением удовольствий, которые можно найти в объятиях возлюбленной, — у Кэсси даже сердце замерло, — ощущение ее мягкой кожи, звук ее вздохов, женский аромат, ее красота и вкус.
Его взгляд упал на ее губы, и кровь в жилах Кэсси закипела.
Мгновение спустя он отошел, сосредоточившись на цепи в своих руках.
Кэсси глубоко вздохнула, говоря себе, что она безумно рада. Ее взор упал на цепь, и она обхватила себя. Быть привязанной, словно животное, — это унизительно.
— Вам будет гораздо удобнее без этого. — Гнев окрасил его голос, сильные пальцы сжались на ржавых звеньях, прежде чем уронить их на землю с глухим стуком. — Мне придется убрать ее подальше утром.
— Спасибо, ваше высочество. — Неужели это ее голос, такой слабый и прерывистый?
Их взгляды скрестились.
— Я думаю, можно отбросить формальности. Вы можете называть меня Амиром.
Кэсси сглотнула. Почему это простое, разумное предложение тронуло ее до глубины души? Неужели она так отчаянно пыталась найти дружелюбное лицо и вежливое обращение? Она по-прежнему чувствовала себя такой… уязвимой.
— Спасибо, Амир. — Она замолчала, прислушиваясь к звуку его имени на своем языке. — А как насчет этой? — Она положила руку на тонкую цепочку вокруг своей талии.
Он проследовал взглядом за ее движением.
Кэсси зарделась.
— Можете снять ее?
— Мне понадобятся инструменты. С собой у меня их нет.
Кэсси ощутила укол тревоги. Неужели ей придется и дальше носить эту цепочку? Конечно, она была не тяжелая, но она служила напоминанием о том, в каком положении она очутилась. О том, что она теперь рабыня на цепи. Радость от освобождения испарилась, как только к ней вернулось ощущение суровой реальности.
