Сюзанна Форстер - Непорочность

– Отпустить прошлое? Господи, вспомни еще золотое правило! Прочитала досье и, думаешь, стала знатоком моего прошлого?

Она попыталась отступить назад, но почувствовала за спиной стену. Глаза Уэбба горели ледяным огнем. Взгляд этот, казалось, был способен заморозить ее.

– Я знаю, что месть ничего не решает. Страдает только больше людей. Я знаю, что исцеление только в прощении и забвении…

– Прощении? Ты в своем уме? Да я сначала с собой покончу. Скорее сердце себе вырву, чем прощу этих зверей!

Мэри Фрэнсис молчала, она была потрясена. Слова презрения били наотмашь, но больше всего ее пугала происшедшая с ним перемена. Мэри Фрэнсис казалось, что она буквально видит исходящую от него разрушительную энергию. Казалось, даже выгоревшие на солнце пряди волос искрились от напряжения. Мгновение было взрывоопасное. Но Мэри Фрэнсис ничего не могла поделать с собой. Она действительно верила в прощение, в милосердие, даже если преступление было таким страшным.

– Ты уже ничем не поможешь ни матери, ни сестре. Ты не можешь быть Богом.

– Почему? – Голос его упал до наводящего ужас шепота. – Я делаю это каждый день.

Яхта снова жалобно застонала. Это был стон душ, попавших в чистилище. А невидящий взгляд Уэбба Кальдерона нес в себе смерть.

Мэри Фрэнсис С ужасом поняла, что все испортила. Она чувствовала это. Своей отчаянной попыткой помочь она завела его слишком далеко и выпустила на волю смертельную ярость. Крошечными шажками она начала пробираться к двери, потом стремглав бросилась к выходу, но поскользнулась на коврике и едва не упала.

Наконец пальцы ее уцепились за дверную ручку. Она у двери! Мэри Фрэнсис повернула ручку и еще не успела выпустить ее из рук, как Уэбб с силой захлопнул дверь и оттащил девушку в глубь каюты. Она еле устояла на своих шпильках. Попыталась высвободиться из его рук, но каблуки все время подворачивались.

Дико зарычав, он подхватил ее на руки, поднял и швырнул на койку. Постель смягчила падение, но от неожиданности У нее все поплыло перед г лазами.

Уэбб встал на колени над девушкой и наклонился к ней. Волны враждебности исходили от него.

– А теперь давай поговорим о прощении, – сказал он. – Давай поговорим о том, как эти свиньи по очереди насиловали на моих глазах мою мать и сестренку. Ты знаешь, каково это? Тебя когда-нибудь насиловали?

Мэри Фрэнсис не могла вымолвить ни слова, да он бы и не стал слушать. Он видел, какой страх охватил девушку, но не думал об этом, а просто с тихим стоном припал к ее губам. Он прижал ее к постели так, что она не могла пошевелиться. Поцелуй Уэбба обжег ее. Уэбб был беспощаден в своем зверином голоде. Он использовал свой поцелуй как орудие наказания за то, что она бездушно вскрыла его раны.

«Я не понимала глубины твоей боли! – мысленно прокричала Мэри Фрэнсис, моля его о снисхождении – Я только хотела помочь».

Она попыталась высвободиться, понимая, что это бесполезно. Он искал любого правосудия, даже такого.

Слепая жажда уничтожения охватила его разум, и Мэри Фрэнсис превратилась в символ врага. Ей было не по силам бороться с ним. А он хотел именно этого. Хотел чтобы она сопротивлялась, это оправдало бы его. Уэббу требовался противник, равный ему по силе, так же сходящий с ума от боли. Он хотел одолеть и сокрушить в себе все человеческое.

«Так верши его, свое правосудие, – подумала Мэри Фрэнсис. – Верши его надо мной, если тебе от этого станет легче. Может ли принести радость безоговорочная капитуляция противника?» – спросила себя Мэри Фрэнсис. Она лишит его радости победы. Он не сможет победить, если она капитулирует. Она отдаст себя в его руки, подобно великомученицам, принесет себя в жертву, чтобы он совершил наконец свое проклятое правосудие. Ослепленные, обезглавленные за свои убеждения, эти женщины одерживали победу над своими гонителями. Их можно было убить, но нельзя сломить. Рита Каскерийская, покровительница невозможного, сама таким образом одержала победу над тираном-мужем.

Мэри Фрэнсис преисполнилась решимости. Пусть он разрывает ее на части. Пусть изранит и бросит истекать кровью. Наверное, ничем другим их отношения и не могли закончиться – жгучая ненависть и разбитое сердце. Глаза ее наполнились слезами. Она вздохнула и почувствовала, как Уэбб вздрогнул всем телом.

– Не делай этого, – сказал он. – Не заставляй меня волноваться за тебя, особенно сейчас, когда я хочу одного – чтобы ты навсегда исчезла из моей жизни.

– Но тебе уже не все равно, что со мной будет, – сказала Мэри Фрэнсис дрожащим голосом. – Не все равно, поэтому ты и целуешь меня.

Она не могла справиться ни с ним, ни со слезами.

Слезы текли по ее лицу, по губам Уэбба – соленые и горькие..

Сдавленный стон вырвался из его груди. Он яростно прижал ее к постели. Казалось, Уэбб решил уничтожить последние остатки чувств, даже если для этого пришлось бы покончить С Мэри Фрэнсис. Но плоть его говорила о другом, она дрожала от избытка ощущений, и Уэбб был бессилен перед этим.

– А это ты можешь простить? – Он губами впился в ее губы, язык, как копье, пронзил ей рот и заметался внутри. Руки его безжалостно вцепились ей в волосы и больно потянули. Его сильные колени раздвинули ей ноги так, чтобы ему было удобнее войти в нее. Он с силой прижался пахом к ее лобку, самому сокровенному уголку ее тела, и опять впился в нее губами. Грубо. Жадно. Дрожа от страсти.

Сила этой страсти обожгла Мэри Фрэнсис.

– А это? – прошептал он, бесстыдно сжимая ладонями ее груди. Он действовал так, словно она была его собственностью, особенно не церемонясь. Но голос Уэбба зазвучал по-новому. В нем появилась боль. Она шла из глубины его души.

– Тебя тискали вот так грязные свиньи?

Шок, который испытывала Мэри Фрэнсис, укрыл ее словно покрывало. Разумом она хотела отстраниться от всего происходящего, но тело ее отвечало на грубые ласки Уэбба независимо от ее воли. Мышцы напряглись, нервы затрепетали, озарив ее изнутри будто вспышкой молнии. Страждущее тело мешало разуму отстраниться, человек, преисполненный решимости заставить ее почувствовать свою боль, не безразличен ей, она любит его.

Он приподнялся над ней и разорвал платье от груди до самого низа. Черные брызги перламутровых пуговиц разлетелись в разные стороны. Мэри Фрэнсис осталась обнаженной, грудь ее дрожала, но вместо того, чтобы накинуться на нее, Уэбб отпрянул. «Все, на этом он остановится», – поняла Мэри Фрэнсис. Он оставит ее лежать вот так: нагой и униженной. В этом заключался его замысел, но довести его сейчас до конца он не был способен. Он не мог оторвать от нее глаз.

– Боже!.. – прошептал он.

Теперь им двигала другая сила. Не протест, а потребность. Он наклонился и прижался губами к ее груди, втягивая ее вместе с соском глубоко в рот. Удивительная нежность охватила его, но от этого он разбушевался еще больше. Он не хотел попадать в зависимость от Мэри Фрэнсис, ненавидел себя за это.