Сандра Браун - Навстречу завтрашнему дню
— Все забыто. Хотя ты была во многом права.
— А многое не моего ума дела.
— Почему не твоего? Ты же моя подруга.
— Вот именно.
Обе они были опасно близки к слезам. Чарлз, вмешавшись, спас их от излишне эмоциональной сцены.
— Дорогая, ты еще не сообщила Кили свои новости, — мягко сказал он.
Кили была настолько потрясена тем, что Чарлз назвал Николь «дорогая», что какое-то время изумленно смотрела на него, затем повернулась к Николь и спросила:
— Какие новости?
Николь, сидевшая на краешке кровати Кили, повернулась к нему и бросила на него свирепый взгляд:
— Ты так любишь позлорадствовать на эту тему, не правда ли?
— Да, — признался он, переступая с пятки на носки и широко улыбаясь.
— Не вижу в этом ничего смешного. Ни черта смешного!
— Может, вы, в конце концов, посвятите меня в тайну, — прервала их Кили. — Какие новости?
— Я беременна, — пробормотала Николь.
Кили подняла глаза на склоненную белокурую головку Николь, теребившей край покрывала, затем перевела взгляд за ее спину на Чарлза, умудрявшегося выглядеть одновременно и робко, и самодовольно. Ее взгляд вернулся назад к Николь. Если бы подруга только что объявила, что собирается уйти в монастырь, Кили, наверное, не была бы ошеломлена сильнее.
— Ты что?
Николь соскочила с кровати, вызвав вибрацию и в без того болевшей голове Кили.
— Ты слышала. Беременна. Брюхатая. С ребенком. Черт побери, можешь назвать это, как пожелаешь, и он, — она направила указующий перст на Чарлза, — сделал это.
Кили принялась тихо хихикать, но смех все усиливался до тех пор, пока тело не стало сотрясаться от смеха, а по щекам потекли слезы. От этого что-то запульсировало в голове, но смеяться было так приятно, и она насладилась своим весельем. Уголки губ Николь задрожали и растянулись в улыбку, вскоре она тоже смеялась.
— Просто не могу в это поверить, — сказала Кили, утирая слезы. — Когда это…
— В тот вечер, когда мы ходили вместе с тобой и… и с Даксом в «Кафе дю Монд». Чарлз отвез меня домой, помнишь? Я воспользовалась всеми женскими уловками из своего арсенала и заманила его в постель. А он мне отомстил!
Чарлз подмигнул Кили.
— Надеюсь, ты не слишком переживаешь из-за этого, Николь? — осторожно спросила Кили.
Николь «склонилась над ней и громким шепотом произнесла:
— Кто мог бы подумать, глядя на него? Кили, он просто нечто в постели!
При этих словах Кили снова рассмеялась, а к тому времени, как смех умолк, она почувствовала, что ослабела. Николь наконец-то нашла себе пару, и, похоже, никто из них не сожалеет по этому поводу. Чарлз обхватил ее за талию и прижал к себе.
— Вы намерены произвести ребенка на свет вне брака?
— О, Кили! — подвывая, воскликнула Николь и уткнулась лицом в плечо Чарлза.
— Я сам скажу, дорогая, поскольку это я настаивал. — Он поцеловал ее в кончик носа. — Мы вчера расписались, Кили. Конечно, нам хотелось сделать это в твоем присутствии, но я подумал, что нам нельзя дольше ждать.
Кили улыбнулась им, и слезы иного рода выступили у нее на глазах.
— Я так рада за вас обоих. Ничто не могло бы так меня порадовать. Мне всегда казалось, что вы созданы друг для друга.
— Мне тоже, — заметил Чарлз. — Это ее пришлось убеждать.
— Ты был весьма убедителен, — промурлыкала Николь, бросаясь к нему в объятия.
— Можно мне, по крайней мере, поцеловать жениха? — нетерпеливо бросила Кили, когда их поцелуй затянулся, казалось, на целую вечность.
— Чарлз с трудом высвободился из цепких рук Николь и, склонившись над Кили, поцеловал ее в щеку с присущей ему сдержанностью. Затем выпрямился и со словами «Я буду в холле. Не торопись, дорогая» тактично удалился, npедоставив возможность двум женщинам побыть наедине.
— Николь, — обратилась Кили, сжимая в ладонях руки подруги. — Ты любишь его, правда? А ребенок? Ты рада, что все так произошло?
— Кили, я так счастлива, что мне кажется, будто я вот-вот взорвусь. В мире не будет более внимательной и любящей матери. Каждый день этот ребенок будет чувствовать, что его любят. А Чарлз… Чарлз… — задумчиво с любовью произнесла она. — Я боялась любить его, боялась, что он отвергнет меня. Но чудо из чудес, он любит меня, Кили. Он действительно любит меня. Ради меня самой, а не из-за… ну, ты знаешь… Несмотря на всех… прочих мужчин и мою репутацию, он любит меня.
— Я знала, что он любит тебя, и рада, что он, наконец, убедил тебя в этом.
— Я тоже. — И она улыбнулась своей знаменитой улыбкой, заставлявший каждый вечер таять сердца тысяч телезрителей. Но классическая улыбка сбежала с лица Николь при виде побледневшего лица и затравленного взгляда Кили, напрягшееся тело которой не могло скрыть ее внутреннего напряжения. — А как насчет тебя, Кили? Как ты намерена разрешить свои дела сердечные?
— Похоже, они разрешились сами собой. — Она с грустью посмотрела на желтые розы, затем снова перевела взгляд на Николь, внимательно за ней наблюдавшую. — Когда вертолет стал падать, я осознала, что Марк мертв, что он принадлежит прошлому. Дакс — настоящее, мог бы стать будущим, но… Я люблю его, Николь. Люблю больше жизни. Но он никогда не простит меня за то, что я не доверяла ему.
— Откуда ты знаешь? Ты спрашивала у него?
— Нет, конечно же, нет.
— Так почему бы тебе не спросить? Он там за дверью?
Взгляд Кили, только что затуманенный усталостью и безнадежностью, взметнулся к лицу Николь, желая удостовериться, не обман ли это.
— Он… Дакс…
— За дверью. Он сопровождал «скорую помощь» в больницу, Кили. Он услышал тебя по радио и не покидает больницу с тех пор, как ты здесь. Мне доводилось видеть несущих всяческий бред маньяков, обладающих менее крутым нравом. Он сердито рычал на каждого, кто… Кили, что ты думаешь?.. Вернись в постель!
— Нет! — Кили отбросила покрывало и спустила ноги с кровати. — Я пойду к нему.
— Кили, ради бога, давай я…
— Нет, — решительно заявила она и из последних сил оттолкнула готовые прийти на помощь руки Николь. Она должна прийти к нему сама.
Половину пути до двери она прошла, расставив руки в стороны, чтобы комната не так раскачивалась, но она не намерена была сдаваться. Она должна увидеть Дакса, сказать ему…
Дверь оказалась слишком тяжелой для нее, так что она позволила Николь открыть ее. Босые ноги беззвучно ступали по холодному кафельному полу, когда она вышла и стала осматривать коридор.
Он сидел на стуле, расставив колени и зажав между ними руки, голова склонена. В такой же позе он сидел в тот вечер, когда сообщил ей о своем участии в подкомиссии. Во всем его облике — в опущенных плечах, в спутанных волосах, давно не бритых щеках, помятой одежде — отражалось подавленное настроение. Но никогда он не казался ей столь прекрасным. Он тихо разговаривал с ее родителями, сидевшими на маленьком диванчике рядом с его стулом.
