Александр Ежов - Преодолей себя

Так он лежал на полу и думал. Было тихо. Но вот скрипнули половицы. Федор насторожился. В боковушку, где он лежал, заглянула Мария. И только теперь он понял, что ночевал в чужом доме, у Блиновых.

— Не спишь? — спросила Мария.

— Да вот, проснулся. Геннадий где?

— Сидит на кухне, тебя поджидает.

Федор встал. Тело разламывало. В пальцы, которых на самом деле не было, впивались

тысячи мельчайших иголочек, он хотел стряхнуть эту боль, избавиться от нее — и не мог. Понял — кусается война.

Гешка сидел за столом, мутные глаза бесцельно блуждали. Казалось, что был зол на то, что ничего не осталось на опохмелку. Загромыхал костылями и сиплым, пропойным голосом прокричал:

— Маруха! Где ты? Холера персиянская...

— Что ругаешься? — одернул его Федор и сел на скамейку.

— Это я так, любя.

Федора передернуло. Было неприятно слушать Гешкины ругательства,— он чувствовал,

что назревает скандал, и хотел было подняться и уйти, но Гешка вцепился пятерней в плечо и усадил на место:

— Ты, друг, не уходи! Без тебя — пропал. Когда гость в доме, она мягче, баба-то. Самогон у нее упрятан — сам черт не найдет.

Мария не показывалась. А когда вошла, Гешка перестал ругаться, ласково поглядел на жену:

— Машенька, голубка! Пожалей нас, грешных, найди бутылочку. Ради гостя дорогого...

— Только что ради гостя. Для тебя бы — ни за что! Но самогонка-то вся кончилась. Откуда возьму?

— Есть еще бутылка. В подызбицу спрятала... Поищи, пошуруй.

Долго уламывал жену, обещал достать на костюм хороший отрез, каялся, умолял. Мария, казалось, была непреклонна. Молча вышла из кухни, спустилась в подвал. Гешка сразу повеселел:

— Она, баба-то, у меня добрая. Только ключик подобрать к ней надо. Иногда и поругаешь на пользу, а вдругорядь словно бисер по бархату перед ней рассыплешься. Упряма чертовка! Тряпки любит. Привезешь что поцветастей — глаза разгорятся. Вот так и живу...

Из-под пола показалась Мария. Искрометно взглянула на мужа:

— Что язык распустил?

— Да ничего,— заулыбался Гешка,— хвалю тебя, Машута, не нахвалюсь.

— Знаю, как ты хвалишь и кого хвалишь,— и поставила бутылку на стол. — Последняя. Больше не проси, ничего не будет.

— Эге! — Гешка погрозил ей пальцем. — Последнюю завтра достанешь, а сегодня день только начался. Принесешь еще.

Он стал разливать по стаканам. Рука дрожала — и в Федоров стакан он перелил, самогон на столе образовал мутноватую лужицу. Гешка сноровисто слизнул ее языком, слизнул вприхлеб.

— Чтоб не пропадало. Как-никак добро. Давай, дружок, по махонькой.

— Не буду,— решительно отказался Федор.

Гешка поставил свой стакан на стол, с удивлением поглядел на гостя.

— Да ты что, с больной головой поедешь?

— Не буду — и баста!

Федор решительно встал, попросил холодной воды, долго и жадно пил маленькими глотками. Выпил до дна, поблагодарил Марию. Процедил сквозь зубы:

— Пойду.

— Куда пойдешь-то? — спросил Гешка.

— В больницу пойду.

— Это к ней, к Насте?

— К ней.

— Ну что ж, иди. Может, подарок она преподнесла. Иди, иди.

— Какой такой подарок?

— Ступай. Сам узнаешь.

Глава двадцать шестая

Федор вышел от Блиновых — точно колючим еловым веником исхлестали его по спине. Он так и не мог понять, на что намекал Блинов, но явно намекал на что-то нехорошее и, может быть, непоправимое. Подарок. Какой же подарок? Он, Федор, не ждет никаких подарков.

Не заходя к теще, Федор вышел на большак и споро зашагал по дороге. Решил пойти в больницу, узнать, как там она, Настя. Слегка морозило. Солнце бросал косые лучи на снег. На ослепительно белой поверхности полей сверкали мириады блесток, Федор смотрел на эти светлячки, шел и размышлял, вспоминал прошлое, пытался отогнать мрачные мысли...

Вдали за отвалами полей синел лес — холодный и, видать, неуютный в эту пору. И вспомнил Федор летний лес. Он любил этот лес, привыкнув с детства к его молчаливым и задумчивым дебрям, к его дремучему вековому шепоту, когда легкий ветер слегка колышет макушки деревьев. Каждая тропинка в этих лесах ему знакома. Он знал и любил тенистые полянки, просвеченные солнцем вырубки, где наливается соком земляника, где нежно зреет малина — тронь ветку, и сладкие ягоды начнут падать на теплую землю. А еловые боры, где полным-полно черники — ягоды синие, сочные, вкусные. А там, где редколесный сосняк, притаился на мшистых кочках брусничник с мелкими листьями, блестящими, точно отполированными, и гроздьями красных и розовых ягод.

Он вспомнил, как ходил за брусникой с деревенскими девчатами. Год был урожайный, и ягоды собирались спорко: каких-нибудь полтора часа — и ведро полным-полнехонько. Настя набрала быстрее всех, но споткнулась о кочку, лукошко у нее выпало из рук и брусника просыпалась. Федор подбежал, помог подобрать ягоды, добавил из своего ведра.

И ранней весной он пошел в этот же лес, на те же брусничные места. На мшистых кочках веточки были темно-зеленые, словно и не было зимы. И ягоды встречались уже не гроздьями, а одинокими бусинками — иные бледно-красные, другие дымчато-белые. Положишь ягодку в рот — сама растает кисловато-сладким зимним настоем. До чего же вкусна! Федор набрал туесок зимних ягод — и брусники, и клюквы,— и все это для Насти. Только для нее...

И сейчас вот спешит он в больницу, точно неведомая сила подгоняет его, ветерок подталкивает в спину, и молодой снежок скрипит под ногами, как бы поторапливает: иди, иди, она ждет тебя... Иди...

А ждет ли? В приемном покое он долго сидел на скамейке. Успокоившись, приоткрыл дверь в соседнюю комнату. А вдруг там Настя! Но ее не было. За столиком сидела незнакомая женщина в белом халате. Она сразу заметила Федора, спросила:

— Вы к кому?

— Извините,— робко проговорил Федор. — Я хотел бы узнать о здоровье жены. Фамилия — Усачева, Анастасия Усачева.

— Усачева? Ах да, Усачева. Сына родила Усачева.

— Сына? — Федор попятился и зашатался. Эта новость ошеломила его настолько, что

и вымолвил только единственное слово. Больше ничего не мог сказать. Стоял бледный, потерянный, онемевший.

— Что с вами? — спросила встревоженно сестра,— Жена здорова, и ребенок хорошенький.

Она подумала, что он от радости растерялся, а затем догадалась, что здесь что-то другое, непонятное.

Через некоторое время он пришел в себя и снова спросил:

— Родила?

— Да, родила. Роды нормальные, не беспокойтесь

— А могу повидать ее? — спросил и спохватился, что видеть он ее уже не может и не хочет, а спросил, просто не подумав.