Джан Макдэниел - Подарок

— Ты такой и есть, Саймон. Самый лучший из всех, не сомневайся.

Она заглянула ему в глаза и улыбнулась. Ласки его горячих рук сводили ее с ума, ей казалось, что весь мир погрузился в море любви.

— Так хочется тебе верить, бэби.

— Ты и поверь. Знаешь, в тебе чувствуется сила, которая поможет тебе преодолеть все. Я не сомневаюсь в тебе. Что бы ты ни делал и что бы ни говорил, я знаю, ты любишь правду и справедливость и стремишься к тому, чтобы сделать мир лучше, пусть хоть немного, но лучше. Я знаю, что ты прав. Иначе меня бы здесь не было.

Он провел пальцем вдоль тонкой цепочки, обегающей ее шею, и тихо проговорил:

— Я ведь не давал тебе особо много поводов думать так.

— Не знаю, как объяснить, но я чувствую, что…

Саймон не дал ей договорить, рукой прикрыл ее губы, заглянул в удивленные синие глаза и спросил:

— А может, я просто похож на кого-то, с кем ты хотела бы быть?

Медленно убрав свою руку, он освободил ее рот.

— Нет никого, похожего на тебя. Знаешь, Саймон, я все хочу тебя спросить об одной вещи…

— Именно сейчас? Впрочем, у нас впереди вся ночь. Если тебе так хочется, спрашивай.

— Просто я чего-то не понимаю…

Он слегка нахмурился.

— Чего же?

— Почему для тебя так важно признание общественных лидеров? Почему важно, что они о тебе говорят, что думают?.. Словом, зачем тебе уважение людей, до которых, в общем и целом, тебе нет никакого дела?

— Потому что мне нужна будет их поддержка, когда я выставлю свою кандидатуру в муниципальный совет. Я хочу этого, чтобы иметь возможность помогать людям — всем людям, а не только богатым. Здесь, в этом городе, я родился, это мой дом, и я вернулся сюда по тем же причинам, что и ты. Но кроме того, я хочу, чтобы здесь наступили перемены к лучшему.

Она улыбнулась.

— Уж мой голос ты получишь точно, дорогой.

— Ну вот и прекрасно! А теперь хватит разговоров. Разговоры совсем не то, чего мне сейчас хочется, — проинформировал он ее, осторожно стаскивая с нее трусики. — Мы договорим потом, не возражаешь?

Ярдли не возражала.

Утром, проснувшись, Саймон обнаружил, что вместо Ярдли обнимает подушку. А сама Ярдли исчезла так же загадочно, как пресловутая форма.

Проморгавшись, он поднял голову, рукой откинув упавшие на лоб пряди волос. Часы показывали половину десятого, хотя ему казалось, что он проснулся раньше. Сквозь задернутые оконные шторы пробивался такой слабый свет, что ясно было: небо по-осеннему хмурое.

Но где же она?

Он встал и, не найдя своей одежды, голый прошел в ванную, где натянул пижаму, побрился, причесался и умылся. Нос безошибочно вел его к кухне, откуда веяло соблазнительным кофейным ароматом.

Ярдли, совершенно потонувшая в его тренировочном костюме, так что ей пришлось подвернуть рукава и штанины, стояла у окна, смотрела на лужайки, расстилавшиеся внизу, и потягивала кофе из чашки, которую держала в обеих руках. Она обернулась и посмотрела на него с нежной, но грустной улыбкой.

— Доброе утро, бэби.

Когда он подошел поцеловать ее, в груди его что-то сжалось. Раньше он и вообразить не мог, что какое-то человеческое существо может оказаться столь притягательным для него, и эта возникшая в его жизни зависимость заставила его вдруг почувствовать себя страшно уязвимым.

Саймон всегда втайне гордился, что умеет владеть собой и распоряжаться собственной судьбой. Но он понимал, что ее сердце его воле не подвластно. Теперь она решила быть с ним, это ее выбор, но что он будет делать, если ее чувства переменятся и она оставит его в одиночестве? Как он будет жить без нее, познав столь блаженную близость, столь волшебное единение? Сможет ли он вернуться к прежней жизни, проводимой им в гордом одиночестве? Или как планета, сорванная с орбиты, пропадет навеки? Может ли он надеяться, что она любит его так же сильно, как он ее? И знает ли он в полной мере сам, что такое любить достаточно сильно?

Все эти вопросы, теснясь в сознании, сильно смутили его, но он постарался справиться с собой, сосредоточившись на кофейном привкусе, оставшемся на его губах после того, как он поцеловал ее.

— Ты так рано встала… Мы ведь почти не спали эту ночь. Почему не разбудила меня?

— Ох, милый, — пролепетала она с легкой улыбкой на устах. — Во сне ты выглядел таким прекрасным, что мне жаль было тебя будить.

— Для тебя, радость моя, я был бы рад пожертвовать своим отдыхом и покоем. Но ты же совсем не выспалась, Ярдли.

Она грустно вздохнула, веки ее поднялись и взор синих глаз устремился на него. Она опустила руку и положила ее себе на живот.

— Я проснулась, что-то такое почувствовав… И больше заснуть так и не смогла.

— Ты должна была меня разбудить. Кстати, а что ты имеешь в виду? Что ты почувствовала?

— Слушай, Саймон, а что будет, если я забеременею?

Саймон ошеломленно посмотрел на нее, потом, развернув стул, сел на него верхом и какое-то время не мог выговорить ни слова. Чувства его смешались, но вскоре удивление сменилось каким-то непонятным возбуждением.

— Ты что, уже забеременела? — спросил он недоверчиво, потом притянул ее к столу и заставил сесть.

Ярдли уронила голову на руку.

— Не исключено. И это терзает меня. Выкинуть такое после всего, что я думала о Селине и что я говорила ей, укоряя за легкомыслие…

— Ярдли, успокойся. Ты торопишься. Мы ведь были осторожны. И потом, о чем тебе волноваться? Если ты и вправду беременна, это и меня касается, согласна? Разве я могу снять с себя ответственность?

Она посмотрела на него глазами, затуманенными печалью.

— Хорошо, Саймон, но что же мы будем делать?

— Скорее всего, говорить об этом еще рано, но, согласись, речь ведь о нашем ребенке, твоем и моем. Мы же вместе сотворили его, и первое, что должны будем сделать, — порадоваться ему, как невероятному и прекрасному чуду.

— А ты действительно обрадуешься ему?

Он отвел назад ее волосы и нежно погладил по голове, как гладят испуганного или обиженного ребенка, чтобы успокоить.

— Да как же иначе? Неужели огорчаться, узнав, что скоро я могу стать отцом? Но если уж у меня должен быть ребенок, то я, черт меня побери, приложу все силы, чтобы он явился в мир, надлежащим образом для него устроенный. Я хочу, чтобы он родился в нормальной семье, в доме, где его встретят мама и папа. — Саймон усмехнулся чему-то своему, мелькнувшему перед его мысленным взором, и продолжал: — И что, кстати, может сделать ребенка счастливее, чем присутствие рядом мамочки, которая днем и ночью заботится о нем и с удовольствием будет участвовать в нудных заседаниях родительского комитета, когда ее дитя начнет ходить в школу?