Рене Маори - Любовь и ревность. Хроники

Он осторожно, как маленькую, погладил её по головке и приложил губы к больному месту. Лиза вздрогнула и начала выдираться из его объятий, но он осторожно прижался к её щеке.

– Дикая ты, Лиза, девица. Это я тебе как врач говорю. Даром что ли два года в медицинский поступал. Ну, как, полегчало?

– Полегчало. Спасибо.

– Это лекарство нужно запить. Чай будешь?

– Да. Только я его не держу, у меня кофе.

– Смотри, что я принёс, – Алик вынул из сумки фарфоровый чайник и красивую жестяную коробку. Лиза смотрела, как он заваривает и разливает по чашкам чай, и вспомнила, что купила сахар. «Нет, – сказал Алик, – будем пить с «Дунькиной радостью». Есть такой студенческий деликатес». Он достал бумажный фунтик и вывалил в блюдце сероватые карамельки, густо обсыпанные сахаром. Свет старой лампы творил чудеса, сгущая тени по углам Лизиной каморки и мягким полукругом падая на стол с нехитрым натюрмортом. Лиза пила чай и думала: «Вот сидят два человека, мало говорят, пьют чай с дешёвыми конфетами и слушают тишину. И никаких слов не нужно, и никакие дела не важны».

Алик проводил Лизу до самого дома. Ну конечно, не мог же он бросить раненного товарища. На прощанье он осторожно поцеловал Лизу в лобик, и это ей страшно понравилось. Полночи лежала она без сна, «перелопачивая» богатый событиями день. Потом ей приснился странный сон, как пошла она в гастроном за чаем, но чай не продавали ни за какие деньги. Как она предлагала вместо денег «Дунькину радость», и все вокруг показывали на неё пальцем, и она, плача от обиды, вышла на улицу, а перед памятником Ленину стоял, заложив за спину руки, Малахольный Сашка и бубнил: «Сердце – не камень. Сердце – не камень». Потом пришёл Алик, взял её за руку и повёл в кафе. Вынырнув из сна, Лиза не сразу поняла, где находится. Приснится же такое, хоть стой, хоть падай! Выпив чаю с Анной Исаевной, Лиза поспешила на работу.

Первым делом Лиза решила зайти к Красиловой. КП была на месте. Обложившись Лизиными эскизами, она дымила папироской. «Чистый паровоз! Хоть топор вешай», – поморщилась Лиза. На огромном письменном столе теснились книги, распечатки пьес, какие-то альбомы, спички, пепельницы и две надорванные пачки папирос «Север». Клавдия Павловна оторвалась от бумаг и указала Лизе на стул:

– Ведь можешь, когда захочешь. Тебе самой-то, которые больше нравятся?

– Вот этот, этот и этот, – Лиза выпрастала из груды эскизов три листа.

– Пожалуй, так. Значит, пишешь задник к третьему акту и делаешь пару бутафорских кустов. Недели хватит?

– Конечно.

– Ну, с богом! Иди, девочка. Свободна, говорю.

Лиза летела к себе в каморку, словно на крыльях. Не зря говорят: «Доброе слово и кошке приятно». Она затормозила у огромного зеркала в фойе: «Похожа я на кошку? Только глазами. Усов нет, хвоста нет и ушки не на макушке».

Работы Лиза не боялась и не любила откладывать в долгий ящик. Она с энтузиазмом взялась за огромный задник. Расстелив на полу фойе обширное полотно, Лиза расписывала его по ночам. Что бы она делала без Алика! Каждый день он появлялся в Лизиной каморке и помогал, чем мог. Не обошлось, конечно, без неприятностей. Два раза к Лизе собственной персоной поднималась КП и с недовольной гримасой уводила Алика якобы по делу. «Вот гадина! – злилась Лиза, – Старуха ведь уже! И чего лезет, ревнует, что ли?» Было противно, но, в конце концов, у него и своя работа имеется. И потом всё равно каждую свободную минуту он посвящал Лизе. Она не могла уже обходиться без этих встреч, без их разговоров обо всём на свете, без этих глаз и улыбки. Их всё чаще замечали вдвоём, всё больше они напоминали пару неразлучников. Они вообще стали похожи друг на друга: оба тонкие, русоволосые, зеленоглазые. Лиза и не заметила, как дежурные поцелуи Алика в лоб или в щёчку переросли в «настоящие». Всё дольше становились их провожания, всё длиннее поцелуи. Каждый раз при виде Алика сердце Лизы пускалось в галоп, и не было никакой возможности его утихомирить. Она поняла, что влюбилась.

Беда пришла неожиданно. Пропала Красилова. Дом культуры лихорадило. Два дня она не появлялась на работе, и это никого не удивило: мало ли, приболела. Но когда она пропустила репетицию и не ответила на звонки, все забеспокоились. Послали человека к ней домой – не достучался. Вскрыли квартиру – пусто. Клавдия Павловна, конечно, характером была крута, но чтобы вот так уехать, не предупредив никого, это было на неё совсем не похоже. Тем более, вскоре ожидался прогон спектакля. Двухэтажный дом на Троицком ручье, где она проживала, был не богат обитателями – всего восемь семей. Милиция начала поквартирный обход и опрос соседей. Никто ничего не знал, никто ничего не видел. Единственным, кто не дал вразумительного ответа, был Саша Малахольный, который вместе со старушкой-матерью проживал в нижней квартире, прямо под Красиловой. На все вопросы он пожимал плечами, презрительно кривил рот и опускал глаза. « Разговаривает он у вас?» – спросил усталый лейтенант у матери. «Да кто его знает, – отвечала старуха, – раньше говорил маленько. Да почто ему? Ладно и так». Стали теребить и работников ДК, да всё без толку.

У Лизы была своя беда: исчез Алик. Опять прибегала Любочка-хореограф, опять что-то говорила про Таньку с почты и про какую-то телеграмму. Лиза демонстративно зажала уши руками и так посмотрела на Любочку, что та немедленно ретировалась. А потом Лиза встретила на центральной улице Алика с молодой симпатичной девушкой и трусливо перешла на другую сторону. Он что-то кричал, поставил на землю красный чемодан, помчался за Лизой, но она нырнула в аптеку и, глотая слёзы, встала в очередь. Народу было невпроворот, в основном старики. Лиза стоически провела в бестолковой толпе минут двадцать и купила две плитки гематогена. Убитая горем, она вернулась в рабочий кабинет и с остервенением закрылась на задвижку. Слёзы ручьём текли по её лицу, облегченья не предвиделось. Господи, как она страдала! Чувствовала себя совершеннейшей дурой, обманутой и растоптанной. За что, за что такие страдания? Она жалела себя изо всех сил. Понятно было только одно – она не может без Алика, не представляет своей жизни без него. Это и есть любовь? Но почему так больно? Лиза убрала под стол чёрную лампу, задвинула подальше на стеллаж фарфоровый чайник – долой, долой с глаз! Пусть ничего о нём не напоминает. Лизе и невдомёк было, что её измученное сердце терзается банальнейшей ревностью. Горечь переполняла её душу, выливаясь в обиду и тоску. Она винила и ругала за доверчивость только себя. «Сердце – не камень, сердце – не камень, – думала Лиза, размазывая слёзы по подбородку. – У кого-то, точно, не камень, а вот у некоторых – самый настоящий булыжник вместо сердца». Но как, как примириться с потерей? Она не знала.