Энн Мэйджер - Рождество в городе влюбленных

Через мгновение их взгляды снова встретились. Он почувствовал обжигающее тепло, но затем Джози быстро опустила глаза. Внезапно он испытал радость оттого, что она выбрала это бистро, наполненное другими людьми, а не его квартиру, где они были бы одни. Даже здесь ему не составило труда представить, как она, обнаженная, лежит в его объятиях и наслаждается необузданными ласками. Такая сладкая…

Адам сжал руки в кулаки. У него были причины бояться ее. Воспоминания…

Ее рыжие кудри поблескивали в мерцающем свете свечи, зеленые глаза по-детски загорались вся кий раз, когда она поднимала голову. Джози, как и он, в хлебе больше всего любила корку. Удивительно, но он обрадовался, что у них есть нечто общее.

– Не хотите еще хлеба? – прошептала она.

– Пока нет.

– Смотрите, скоро его не будет.

– Я закажу еще.

Джози опустила взгляд, и он попытался сосредоточиться на еде. Наверное, сейчас был подходящий момент завести разговор о Лукасе и открыто во всем признаться.

– Расскажите мне о себе. Кто вы? Что делаете в Париже? – спросила Джози, макая улитку в соус.

Сейчас! Скажи ей, что ты брат Лукаса!

– Только после вас, мадемуазель, – уклонился от ответа он.

Пристально глядя на него, Джози поднесла вилку с улиткой к его губам. Чувствуя, что пропал, Адам покачал головой. Хватит ли у него самообладания пережить эту маленькую пытку?

– Зря. Они очень вкусные, – произнесла девушка, отправляя лакомство себе в рот. Сделав глоток каберне, она вонзила вилку в следующую улитку и, съев ее, улыбнулась. – Восхитительно! Я так устала есть в одиночку. Все делать в одиночку.

Адам вспомнил, как мадам Пикар назвала ее бедняжкой.

– Такое частенько бывает, когда приезжаешь в чужую страну, – заметил он.

– Да, если плохо владеешь языком.

– Делая заказ, вы говорили довольно бегло.

– Да, но у меня ужасный акцент. Каджунский диалект. Классический французский я начала учить только в школе. Я до сих пор боюсь раскрывать рот, хотя живу здесь уже почти месяц.

– Месяца достаточно, чтобы почувствовать себя чужой и одинокой.

– Да. – Ее глаза светились от благодарности за понимание.

– Одиночество. Вы именно поэтому спустились вниз?

– Думаю, да.

– Я знаю, что это такое, – кивнул он. – Даже у себя дома в Техасе в окружении родных, коллег и клиентов я чувствую себя одиноким.

– Даже рядом с вашей девушкой?

Адам запретил себе думать об Абигайль. Вместо нее он представил свой огромный дом из стали и стекла на известняковом холме. Каким холодным и без жизненным он всегда казался, несмотря на все старания его эконома Боба.

– Я боюсь вечером возвращаться домой, – признался он. – У меня большой красивый дом. Из его окон виден весь Остин.

– В больших домах чувствуешь себя особенно одиноко.

– Возможно, именно поэтому я целыми днями работаю.

– У вас есть друзья?

– Да, но наши отношения основываются прежде всего на взаимной выгоде.

То же относилось и к Абигайль. Она была умна и прагматична. Поддерживала отношения только с теми людьми, которые могли способствовать ее продвижению по карьерной лестнице.

– Звучит цинично, – заметила Джози.

– Возможно. Вне работы я редко общаюсь с этими людьми.

Странно, но до сегодняшнего вечера Адам даже не осознавал, насколько одинок. Почему-то он вспомнил, как близки они были с братьями до смерти Итана. Чтобы остановить опасный поток мыслей, Адам сменил тему разговора.

– Теперь ваша очередь.

Когда Джози начала рассказывать о себе, своих братьях, своем лишенном радостей детстве на заболоченной реке, Адам испытал облегчение.

– Таким образом, долгие годы я считала себя отродьем с болота, пока к нам не приплыли высокие молодые люди на катере. Это было похоже на сон. – Она улыбнулась. – Они ужасно меня напугали. А потом рассказали, кто я, и забрали домой. Дом оказался огромным особняком в одном из самых престижных районов Нового Орлеана. Я говорила на ужасном диалекте, которого никто из них не понимал. У меня были отвратительные манеры. Я даже не знала, как держать вилку или нож. Я ходила в рваных джинсах. У меня даже не было обуви. Подошвы на моих ступнях были такими черными, что понадобились полгода, чтобы полностью их отмыть. – Она вздохнула, – В тот день, когда моя мать впервые меня увидела, она пришла в ужас. Она не могла поверить в то, что со мной произошло. Мои сводные братья сказали мне, что после смерти их отца она начала плакать по своей дочери, которую была вынуждена отдать. Полагаю, я действительно была ей нужна, но в тот день я не поняла этого. Я лишь видела, как она хмурилась. Она распорядилась, чтобы горничная и ее дочь Брайана вымыли меня в большом тазу в подсобке рядом с кухней. Даже когда они закончили, она не позволила мне ничего трогать в большом доме. Я так испугалась, что убежала, разбив при этом одну из ее любимых фарфоровых статуэток. Мы обе долго плакали. – Джози внезапно побледнела. – Мне больше нравилось в колледже. – Ее лицо озарила улыбка. – Я училась живописи. Правда, выработать свой собственный стиль оказалось довольно непросто.

Хотя Адам внимательно ее слушал, он так и не понял, о каком стиле шла речь. Она даже вскользь упомянула Бернардо, но сказала, что не может распространяться на этот счет из-за предстоящего судебного процесса.

Джози Наварре оказалась славной девушкой, и Адам почувствовал себя настоящим мерзавцем из-за того, что собирался от нее откупиться.

Она рассказала ему о Брайане, своей подруге, дочери бывшей горничной ее матери.

– Брайана была единственным близким мне человеком в огромном мамином доме.

Адам уставился на нее, раздосадованный тем, что она оказалась таким хорошим человеком.

– Но Адам, вы так мало о себе рассказали, – пробормотала она.

Он неловко заерзал на стуле и уронил салфетку. Подняв ее, Адам весело произнес:

– О себе я и так все знаю.

– А я нет. Если вы не расскажете мне, я подумаю, будто вы что-то от меня скрываете. Почему вы даже не называете свою фамилию? Вы сказали только, что работаете адвокатом, живете в Остине и у вас большой дом.

Джози снова протянула ему вилку с улиткой.

– Последняя. Вам действительно стоит попробовать.

Адам хотел покачать головой, но ее большие глаза восторженно сияли, и он решил доставить ей удовольствие.

– Кто не рискует, тот не пьет шампанского.

– Точно, – прошептала Джози.

Он приоткрыл рот и взял с вилки улитку.

– Действительно очень вкусно, – произнес он, жуя.

– Я же вам говорила. – Она улыбнулась. Ее глаза сияли, как у ребенка, получившего новую игрушку. – Позвольте узнать, что занесло вас в Париж на Рождество.