Елена Арсеньева - Браки совершаются на небесах (новеллы)

И вот наконец это произошло.

Переведя дух, викинг поднялся и начал натягивать штаны.

– Куда ты спешишь? – обволакивающим, мягким голосом проворковала Зоя.

Иоанн тихонько хмыкнул. Давненько он не слышал такого голоса императрицы. Видимо, этот белый медведь доставил ей немалое удовольствие.

– Госпожа, меня ждут мои воины, – ответил викинг почтительно, но при этом холодновато, как если бы он мгновение назад всего лишь играл с императрицей в шахматы. – Я им вождь и отец, а отец не может оставить своих детей надолго.

– Хорошо, я понимаю, – покорно вздохнула Зоя, чуточку надув губы. – Эти мужские забавы… Но ты придешь ко мне завтра в эту же пору.

Нордбрикт мгновение помолчал, а потом ответил непреклонно:

– Надеюсь, я не разгневаю государыню, если скажу – нет?

– Что? – не поверила ушам Зоя. – Я… я не понравилась тебе? Ты что, считаешь, я нехороша для тебя? Слишком стара?!

В голосе ее зазвенели слезы.

– Прекрасная госпожа, – ласково ответил Нордбрикт. – Ты похожа на пышноцветущую розу. Мало отыщется женщин, столь же нежных и щедрых в любви, как ты. Но… быть может, ты слышала о том, что я хочу жениться на дочери киевского князя Ярослава?

– Еще бы! – фыркнула Зоя. – Твои песни об этой чрезмерно горделивой девице известны всем! И что? Какое это имеет отношение ко мне? К нам с тобой?

– Я прославил свою любовь, – пояснил Нордбрикт. – И сам прославился благодаря ей. Что же скажут обо мне люди, если узнают, что я променял великую любовь на богатство, почести и беззаботную жизнь в чужой стране? Моя слава непобедимого воина и верного возлюбленного будет запятнана изменой. Прости, госпожа! Но я должен уйти.

Он поклонился и зашагал к выходу.

Иоанн видел, как Зоя резко села в постели и, надув губы, с выражением обиженного ребенка смотрела вслед уходящему любовнику. Потом потянулась туда, где был прикреплен тайный шнур…

«Так его!» – беззвучно похлопал в ладоши Иоанн.

И в это время Нордбрикт обернулся:

– Государыня… Я чувствую спиной твой печальный взгляд. Но попытайся понять… Одна ночь – это случайность. Две ночи – это уже связь. Между людьми протягиваются незримые нити, которые трудно, а иногда невозможно разорвать. Я не хотел бы оставить рану в твоем сердце – но и сам не хотел бы остаться раненым. Пойми меня и прости.

С этими словами он наконец вышел. Зоя проводила его задумчивым взглядом и откинулась на постель. Иоанн видел, что к шнуру она так и не притронулась. А по губам ее теперь бродила легкая, нежная улыбка.

«Ох и хитер этот варвар! – завозился в своем убежище Иоанн. – Небось то же самое он говорил всем женщинам, на ложе которых восходил лишь единожды, а потом оставлял их напрасно вздыхать о его неутомимом орудии. Теперь императрица тоже будет пребывать в убеждении, что он оторвался от нее с величайшим трудом, и если бы не данное северной княжне слово… Она еще уверит себя в том, что сама пожертвовала собой ради счастья возлюбленного. Есть ли более целительные снадобья для уязвленной женской гордости, чем убежденность в собственном благородстве? Она будет думать, что, возлежа со своей женой, Нордбрикт мечтает о красавице гречанке, о ней, о Зое… Да, зря я считал его белым медведем, у которого только и есть, что острый меч на боку да увесистая дубинка меж ног! Оказывается, и среди северных дикарей встречаются умные люди».

Евнух на некоторое время успокоился. И все же он видел, какие взгляды бросает Зоя в сторону золотоволосого гиганта, когда видит его в карауле. Да и не больно-то верил Иоанн в человеческое благородство. Поэтому он приложил все усилия, чтобы, во-первых, дружине варягов не предложили продлить договор о службе в Византии. А во-вторых, заставил Зою озаботиться судьбой империи. Поскольку брат Михаил сделался совсем плох и в любую минуту мог отправиться на суд к престолу Господню, Иоанн убедил императрицу, что после смерти второго мужа ей вряд ли удастся найти третьего. Жизнь дороже трона, рассудят придворные – и мало кто захочет жениться на «черной вдове». Чтобы сделать свои доводы более убедительными, Иоанн велел садовникам изловить паучиху, которая называлась именно так – «черная вдова». Эти паучихи прославились тем, что убивали своих самцов. Иоанн показал насекомое Зое.

С отвращением посмотрев на жирное, круглое, многоногое существо, императрица велела паучиху раздавить, а сама всерьез задумалась. Да, если она вновь останется вдовой, ее могут устранить от власти и сослать в монастырь. А ведь если поступить так, как советует мудрый евнух: усыновить племянника Михаила и потом короновать его, – можно фактически оставаться императрицей при этом юнце. Кроме того, красивых мужчин на свете много… Кто знает, может быть, со временем удастся забыть в чьих-нибудь объятиях непреклонного Нордбрикта? Но для этого надо любой ценой избежать монастыря!

Итак, Зоя усыновила Михаила Калафата, и совсем скоро после этого он стал Михаилом V Калафатом: прежний император умер в одном из своих покаянных паломничеств. Между прочим, прозвище нового государя означало название того ремесла, которым Михаил и его предки занимались с незапамятных времен. Они смолили корабли! Таким образом, на трон византийских императоров взошел простолюдин.

Ах, если бы черны были только руки его! Таким же оказалось и сердце.

Ему не нужны были никакие опекуны. Тем более не больно-то молодые опекунши! Приемную мать и ее советника, евнуха Иоанна, он незамедлительно выслал из столицы и заточил в дальние монастыри.

Вот и свершилось то, чего больше всего боялась Зоя…

Как всякий человек, внезапно и без усилий взметнувшийся из бедности к вершинам неимоверного богатства, Калафат был невероятно расточителен – и столь же фантастически скуп. Он без раздумий швырял деньги на свои прихоти – но при этом охотно отнимал их у других. Ему вдруг показалось, что этериарх Нордбрикт и его воины чрезмерно разжились на византийских хлебах. Велел чиновникам перепроверить, вся ли воинская добыча была сдана варягами в казну, не утаили ли чего. А в ожидании результатов проверки приказал заточить Нордбрикта в темницу. На всякий случай, чтобы не сбежал.

Впрочем, сведущие люди во дворце говорили другое. Якобы Калафат узнал, какую нежную склонность питала к варвару Зоя, – и побоялся, что этериарх поднимет свою дружину против императора, чтобы освободить несправедливо сосланную любовницу, вернуть ее на престол – а там, кто знает, может быть, и повластвовать вместе с ней.

Сказать по правде, у Гаральда возникали такие мысли. Нет, не о престоле – Византию вообще и Священный дворец в частности он не называл иначе чем гадюшником и меньше всего желал сидеть бы на троне, со всех сторон окруженном ядовитыми змеями. Но ему было бесконечно жаль Зою – такую нежную, такую слабую… Ее заточение он считал вопиющей несправедливостью.