Кэтрин Гаскин - Край бокала

Я отвечала ей что-то неопределенное, заглядывая постоянно в тетрадку Бланш с кулинарными рецептами, но мысли мои постоянно возвращались к каллоденской чаше. Мне было сомнительно, чтобы Бланш пришла в ярость, если бы могла узнать о случившемся, — ее чувства были бы гораздо сложнее. Я начинала понимать, что есть (или была) какая-то связь между ней и этим загадочным молодым человеком, и разгадка кроется в чаше или вообще в хрустале Шериданов. Но если так, то почему он сказал, что не был знаком с Бланш? Он ведь слишком молод и не мог знать ее, когда она жила в Ирландии. Все эти вопросы мешали мне работать. Меня злило, что я, вероятнее всего, не найду ответа, если сам таинственный похититель не пожелает мне все рассказать.

Мы ужинали с большим удовольствием, но почти в полном молчании. Для храбрости я налила себе две порции бренди. Мэри удивленно подняла брови, но ничего не сказала, занявшись своими сигаретами.

— Мэри, вы не могли бы вспомнить, заходил ли сегодня один покупатель…

Я описала известного мне молодого человека, и она сразу кивнула:

— Был, был такой. Он еще купил нож из слоновой кости для разрезания книг. Высок, удивительно хорош собой и действительно говорил с ирландским акцентом.

Я рассказала ей историю каллоденской чаши. Мэри была поражена и огорчена.

— Но ведь она, должно быть, стоит тысячи фунтов!

— Так дорого? — переспросила я, опасаясь, что она права.

— Конечно. Вы не знаете коллекционеров. Если эта чаша была всего в трех экземплярах, да еще имеет историческую ценность, то они на все пойдут, лишь бы правдами и неправдами достать такую вещь… Не могу только понять, почему Бланш… Она ведь, конечно, знала о чаше больше, чем можно предположить… А вы, Мора, с ума сошли; почему вы не рассказали об этом полиции? Конечно, это сделал тот злосчастный ирландец. А еще произвел приятное впечатление! Где у нас телефон сержанта?

Я положила было руку на телефон, но потом отдернула ее.

— Мэри, по-моему, он вовсе не хотел ее красть.

— Что за чушь? Кража есть кража.

— Не думаю, что это кража. Мне кажется, он или вернет бокал, или скажет мне, где он находится… В общем, что-то в этом роде. — Я беспомощно развела руками.

— Но нельзя же ничего не делать, а просто сидеть и ждать. Скорее всего, вы его больше не увидите… как и бокал. Кража есть кража, — повторила она.

— Но, видите ли, — не очень уверенно возразила я, — он же свободно мог купить чашу за семьдесят гиней. Зачем бы ему объявлять мне о ее истиной ценности? Так никто не поступает во время сделок. Так что ему было бы легко получить ее от меня законным путем.

— Но она не продавалась! Поэтому ему пришлось ее украсть.

— Однако я назначила за нее цену.

— Но вы ведь не стали бы продавать хрусталь Бланш.

— Он не знал этого… Да и я сама, честно говоря, в этом не уверена. Ведь когда-то этого магазина не будет, Мэри, не так ли? Я ведь не могу его сохранить за собой навсегда, ведь верно? Все дельцы по антиквариату в нашем районе знали, что магазин будет продан, и этот ирландец мог услышать об этом от любого из них. Так что, вполне возможно, я бы продала и хрусталь Бланш.

Мэри явно была расстроена. Обычно мало пьющая, она налила себе целый стакан бренди. Ее огорчала, вероятно, и мысль о дальнейшей судьбе магазина, и исчезновение ценной вещи, принадлежавшей Бланш.

— Так скажите, скажите же мне, зачем он это сделал?! — воскликнула она.

Отхлебнув бренди, я сказала, осторожно подбирая слова:

— По-моему, он хотел дать мне понять, что именно он взял бокал. Для чего — не знаю. Но думаю, скоро он мне сам все расскажет.

— Если так, то он чокнутый! Иначе, зачем бы молодому человеку с такой приятной внешностью идти на крайность, просто чтобы девушка его помнила. А вы что собираетесь делать со всем этим?

— Понимаете, все это как-то связано с Бланш. Мне надо подумать. Удивительно, как мало я, в сущности, знаю о Бланш и об отце. Вот хоть эта коллекция… А вы никогда ее не спрашивали об этом?

— А если вы ничего не придумаете, тогда что? — Она игнорировала мой последний вопрос.

— В понедельник обращусь в полицию.

— В понедельник вы будете на полпути в Испанию.

— Верно. — Я и забыла о своем путешествии. — Тогда вы все это расскажете в полиции.

— Сержант не поверит. Они там не совсем дураки, несмотря на неудачу с Великим ограблением. У вас могут быть неприятности за сокрытие фактов.

— Вряд ли он посадит меня в тюрьму за то, что украли мой же бокал.

Я хотела пошутить, но она поперхнулась и странно посмотрела на меня. Я быстро собрала посуду и пошла на кухню. Мэри не торопилась присоединиться ко мне.

Через некоторое время она появилась на кухне и стала вытирать посуду. Лицо ее выглядело странным и напряженным.

— Мора, — начала она, — почему бы вам сразу не рассказать все, что вы знаете о чаше? Я бы не стала упускать из виду подобных вещей. Она может оказаться гораздо ценнее, чем все, что до сих пор имелось в нашем магазине.

— Как сказать, — вздохнула я. — Мне и самой тут еще многое неясно. По правде говоря, я еще и сама не знаю, следует ли ему верить. Сколько лет простоял этот бокал в нашем магазине? Когда Бланш нашла его?

— Не знаю. Мы никогда не говорили об этом. Возможно, он уже был здесь до того, как я пришла. Конечно, она не знала его истории, но хорошо разбиралась в хрустале Шериданов. Действительно, где же она его нашла?

Видимо, Мэри также одолевали сомнения. Остаток вечера она молчала. По-видимому, она не могла смириться с тем, что Бланш унесла с собой какую-то важную тайну. Мы еще немного поговорили о делах, которые предстояло решить перед отъездом, и расстались. Я проводила ее до выхода из магазина и видела, как она села на отходящий автобус. Конечно, мне сразу вспомнился вчерашний незнакомец, уехавший с той же остановки. Возможно, я больше никогда не увижу его. Может, как уверяет Мэри, я и вправду сошла с ума?

Не успела я подняться наверх, как зазвонил телефон. Сняв трубку, я услышала знакомый голос:

— Это мисс д'Арси?

— Да.

— Каллоденская чаша у меня. Я увожу ее в Ирландию.

— Она не ваша, чтобы ее увозить.

— Она принадлежит Шериданам.

— Она принадлежит моей матери.

— Ваша мать была из семьи Шеридан, мисс д'Арси.

Его слова подействовали на меня как удар. Подобно Мэри, мне трудно было принять то обстоятельство, что Бланш могла скрыть от меня нечто важное. Я всегда принимала на веру ее слова, что ни у нее самой, ни у отца в Ирландии не было никакого семейного достояния. Я также знала, что до брака с моим отцом она носила фамилию Финдлей. Поэтому ответила собеседнику: